– Вы не спросили, куда, – улыбнулась Милада.

– Садысь! Всо равно куда! С такой жэншиной лубая дорога – в рай! – Акцент только добавлял седоусому колорита.

– Только со мной еще подруга и бабушка, – честно предупредила Милада. – И ехать за кольцо километров сто…

Водитель посмурнел, почесал загорелую лысину.

– Э! – хлопнул он ладонями по баранке. – Садысь! Ужэ абещал, слово сказано!

– Спасибо, – проникновенно сказала Милада. – У меня подруга – потрясающе красивая блондинка! Я ее с вами впереди посажу! Обещаю!

– Э! – обрадовался армянин. – От, краса-авица! Давай сваю падругу!

– Сейчас. Секундочку.

Подбежав к очереди, Милада подхватила сумку с гостинцами, которую они наполнили тут же, на соседнем рынке, и взяла Оксанку за руку.

– Пошли.

– Сколько берет? – тут же деловито спросила та.

– Договоримся, – бросила Милада. И обратилась к старушке: – Бабушка, а вам тоже в этот совхоз надо? Ну, который – конечная остановка?

– Туда, деточка, туда.

– Тогда давайте мы вас подвезем, – предложила Милада. – Только быстро.

– Да денег у меня нету, – забеспокоилась старушка.

– Так, бабушка, вставайте, – решительно сказала Милада, берясь за одну из лямок рюкзака. – Будете нашим проводником. Доставка за мой счет. Ксюх, помоги.

Оксанка взялась за вторую лямку и охнула:

– Ой, бабушка! Вам бы в штангистки… Все первые места ваши…

Вдвоем они с трудом дотащили тяжеленный рюкзак до ожидающей машины. Понятливый армянин выскочил из салона, открыл багажник и, крякнув от неожиданной тяжести, ухнул рюкзак внутрь.

– Садытесь!

– Ксюх, ты – вперед.

– Но…

Но Милада уже впихнула старушку назад и села сама. Оксанка что-то проворчала и уселась на переднее сиденье. Армянин рванул с места.

– Куда едэм?

– По Киевской шоссейке, милый, – тут же подала голос старушка. – А где свернуть я скажу.

– Харашо, бабо, как скажэш.

Они ехали по расширенной и облагороженной до европейских стандартов Киевской трассе минут сорок, пока бабулька не велела водителю свернуть на очередном перекрестке. Все это время Милада развлекалась, наблюдая за попытками армянина на ходу ухаживать за Оксаной. Ее подругу, впрочем, это не особо напрягало. Во-первых, у нее уже, видимо, выработался иммунитет к подобным знакам внимания временных попутчиков. А во-вторых, армянин – а водитель оказался именно армянином – как и подавляющее большинство соотечественников его возраста, был остроумным, галантным и вежливым. А еще он оказался прекрасным собеседником и рассказчиком. Так что к тому времени, как машина свернула с трассы, пассажиры уже были в курсе жизненных перипетий большой семьи водителя, которого, как выяснилось, звали Хачик.

– Хач, если умэншително-ласково, – пояснил он.

Беседа быстро приняла приятный характер, и все перешли на «ты». Заодно выяснилось, что, несмотря на четверых детей, Хачик в данный момент не женат и находится «в працэссэ». Весь путь он мужественно не спрашивал у Оксаны, которая ему явно понравилась с первого взгляда, номера телефона, но, наконец, не удержался и спросил. Но сделал это так деликатно и с чувством собственного достоинства, что Оксанка рассмеялась и дала свою визитку.

– Попусту званыть нэ буду, – заверил ее Хачик. – С плахими намэрениями званыть нэ буду. Позвоню, пириглашу куда-нибудь. Ты оперу любыш?

– Люблю, – оторопело отозвалась Оксанка, не ожидавшая такого поворота, – а потом куда предложишь, к тебе, небось?

Армянин обиженно стукнул по рулю ладонями.

– Ай, зачэм абижаишь! Я прыличный человэк! У мэня дэти! Болшая сэмья! Я глупостями нэ занимаюсь! Мине приятно будет с табой в оперу, театр сходыть! В рестаран пиригласыть, да! Покушать вкусно, пасыдэть, пагаварыть. А потом дамой атвэзти! Я табой интэресуюсь, минэ кукла нэ нужна! кукол пално, только свистни!

– Люблю армян! – неожиданно подала голос бабулька. – У меня муж армянин был. Хороший человек. Полвека душа в душу прожили.

– Вай, бабо! – радостно воскликнул Хачик. – Как его звали? Как фамылия? Можит, я слышал?

– Карапет его звали, – сказала бабулька. – А фамилия – Саакян. Мы на фронте познакомились. Я санитаркой была, а он танкистом. Водителем. Подожгли их под Курском, ноги у него обгорели. В госпитале он нашем лежал, а я его выходила. Семьи у него не было, после войны под Москву приехали, тут и жили. А помер он четыре годочка как, – старушка помолчала, видно предаваясь воспоминаниям, потом дрогнувшим голосом закончила: – Хороший был человек!

Неожиданно «Фольксваген» затормозил у обочины. Армянин вышел из машины, распахнул дверцу со стороны бабульки и, просунувшись в кабину, крепко расцеловал ее в обе щеки. Потом вернулся на свое место, тронул машину и сказал:

– Спасыбо, бабо.

Несколько минут ехали молча.

– Хачик, – кокетливо спросила Оксанка, – мы вас не сильно напрягаем со временем?

– С табой хоть на край свэта, дарагая! – улыбнулся армянин.

Милада смотрела в окно, где мелькали посевные поля, как плесенью затянутые бесконечными дачными поселками. Как это получается, думала Милада, у людей благосостояние растет, землю покупают, дома строят… А где хлеб выращивают? Все же поля дачами застроены! Здесь наверняка комбайны, трактора были, на них колхозники работали… Подумав о пшенице, она вдруг вспомнила, как в детстве бабушка брала ее на зерноток. В памяти всплыли окутанные ароматной пылью горы золотистой пшеницы, которые молодые веселые колхозницы зачем-то постоянно кидали снизу вверх широкими деревянными лопатами. Такие же веселые, румяные парни в кепках и огромных полотняных рукавицах, краснея от натуги, таскали пузатые мешки в машину, с уханьем подкидывая их в высокий кузов. Вспомнила ощущение запущенной в мешок с пшеницей пятерни, и как часами могла наблюдать, за пшеничной рекой, бегущей по ленте транспортера. Воспоминания были светлыми, солнечными, радостными. Где теперь все это? Не работает зерноток, потому что не выращивают в совхозе хлеб. Заржавели транспортеры и комбайны. Зато у директора появилась иномарка S-класса и трехэтажный дом. А на полях, где прежде колосились пшеница, рожь и овес, где зеленел клевер для коров, стали, как грибы, вырастать дома и домишки. Всё продают, со вздохом подумала Милада, на которую внезапно накатила грусть.

– Долго еще, почтенная? – обратилась она к бабульке. Армянин обернулся и внимательно посмотрел ей в глаза. Милада не отвела взгляд.

– Нет, миленькая. Уже близко.

Дорога сделала поворот, огибая большой ухоженный круглый пруд. Проехали еще один перекресток в открытом поле, где бабулька велела ехать прямо, миновали гротескно и вычурно выполненный указатель с обшарпанной надписью «Совхоз им. Дня Солидарности Трудящихся». Дорога пошла под уклон мимо двухэтажных бревенчатых бараков, явно жилых, обветшавших, похоже, еще до Миладиного рождения. «Фольксваген» притормозил по сигналу старушки на автобусном круге.