Я попыталась понять, что это за выражение, губы его шевельнулись, и тут послышался нетерпеливый звонок домофона – принесли пиццу.

Я заказала самый большой размер, так что пицца напоминала тележное колесо или даже мельничный жернов.

При виде такого великолепия из глаз Сарычева вообще исчезло всякое выражение, и сами глаза зажглись, как фары автомобиля.

Он вырвал у меня из рук нож и разрезал пиццу пополам. Потом каждую половину еще пополам. И решил, что этого хватит. Но кусок был такой огромный, что не умещался ни на одну тарелку, и в руках его было не удержать.

Я покачала головой, отобрала у этого голодающего нож и сама разрезала каждый кусок на три части.

Сарычев быстро положил на свою тарелку несколько кусков, причем уверенно выбрал те куски, где больше всего ветчины и сыра, оставив мне грибы и сухую подгорелую корку.

Жалость мгновенно испарилась из моего сердца.

Вы не поверите, но этот троглодит съел три четверти пиццы, запросил еще кофе и наконец отвалился от стола.

Взгляд у него после этого прояснился, и в глазах даже засветилось некое подобие мысли.

Я поняла, что нужно немедленно приступать к делу. Некогда ждать, когда он придет в себя.

Рано или поздно полиция его поймает.

– Итак, – начала я, – ты утверждаешь, что не убивал свою жену…

– Не убивал! – воскликнул он. – Это правда! Я тебе клянусь всем… всем, чем хочешь!

– Самое странное, что я тебе почему-то верю. Сама даже не знаю почему. Но тогда давай рассуждать логически. Если, конечно, ты на это способен…

Я хотела дальше развить свою мысль насчет некоторых обжор, которые думают только о еде и полноценном восьмичасовом сне, но решила не заедаться.

– Значит, когда ты ушел из квартиры, жена была еще жива…

– Еще как жива! – Его глаза сверкнули.

– Да-да, я знаю, что вы с ней ссорились, но об этом мы поговорим чуть позже, а пока разберемся с фактами. И со временем. Значит, ты вышел из квартиры, спустился по лестнице, поскольку лифт не работал, сел в мою машину, мы отъехали – недалеко, метров на двести, и тут ты вспомнил, что забыл ту злополучную папку… пока на все про все ушло минут семь-восемь, правильно?

– Ну да, примерно так.

– Пошли дальше… мы вернулись к подъезду, ты попросил у меня телефон – якобы твой разрядился – и позвонил жене. Вот тут – важный момент. Ты с ней действительно разговаривал?

– Д-да… – протянул он смущенно. – То есть не совсем…

– Что значит – не совсем? Ты или разговаривал, или нет! Нельзя не совсем разговаривать!

– Ну, я набрал ее номер, она взяла трубку, и я ей быстро, пока она не отключилась, все сказал – что ты сейчас поднимешься, что нужно тебе открыть и отдать папку…

– А она?

– Она мне ничего не ответила, только дышала в трубку, а потом сразу отключилась…

Тут его глаза округлились, и он испуганно взглянул на меня.

– Ты думаешь?…

– Да, очень может быть, что это была не она…

– А кто?

– Убийца.

Сарычев зябко поежился, как будто у меня на кухне потянуло сквозняком.

– Значит, она в это время была уже мертва… – выговорил он непослушными губами.

– Очень может быть, – подтвердила я.

– Но зачем он взял трубку?

– Трудно сказать. Может быть, хотел узнать, кто ей звонит. Или просто не хотел, чтобы телефон звонил, привлекая внимание соседей. Кстати, ему помогло то, что он послушал твой звонок – он узнал, что я вот-вот приду, и поспешил уйти из квартиры.

Сарычев заметно побледнел и замолчал – видимо, до него доходило постепенно, что все это не кошмар, а реальность.

– Ладно, продолжим… – проговорила я, чтобы отвлечь его от этих мыслей. – Значит, ты позвонил, вернулся в машину, проинструктировал меня, я поднялась по лестнице… все вместе это заняло еще минут шесть или семь.

– Побольше, пожалуй… пока я набирал номер, пока говорил по телефону…

– Ну, хорошо, пусть будет десять или двенадцать минут. Вместе с первой частью получается минут двадцать или двадцать пять, правильно? Вряд ли больше…

– Ну да, примерно так…

– Значит, когда ты вышел из квартиры, она была еще жива, а через двадцать минут с хвостиком, когда я туда вошла, она уже лежала на полу в луже крови. Значит, в этот промежуток времени кто-то пришел в квартиру, зарезал твою жену и успел уйти до моего прихода… причем, скорее всего, он убил ее в первые несколько минут, и когда ты звонил жене – она была уже мертва…

– Выходит, так.

– Теперь следующий момент…

– Спасибо тебе! – перебил меня Сарычев.

– За что? – удивилась я.

– За то, что ты мне поверила.

Ну вот наконец я дождалась от него благодарности! Наверное, медведь в лесу родился!

Неожиданно мне стало приятно, я почувствовала к нему даже что-то вроде симпатии, но не собиралась ему в этом признаваться, еще зазнается. Вместо этого я сухо заявила:

– Это, кстати, в моих интересах. Если тебя признают виновным, я непременно окажусь вместе с тобой на скамье подсудимых, как твоя сообщница.

Я сама удивилась своему тону, как будто учительница объясняет второклашкам, как нужно себя вести на переменах. Но похоже, так до Сарычева лучше доходит.

– Да, правда…

– Так что давай не будем отвлекаться и продолжим. Теперь скажи мне, из-за чего вы поругались. Да еще так орали, что соседка услыхала. Или эта ведьма все время подслушивает?

– Да откуда я знаю! Это жена с ней разговаривала иногда, а я понятия не имею, кто она такая.

– Отвечай на вопрос, – посоветовала я. – Не пытайся увести меня в сторону! Из-за чего вы поссорились?

Сарычев быстро взглянул на меня и пробормотал:

– Это не имеет значения…

– Очень даже имеет! И вообще, если ты хочешь, чтобы я тебе помогала, – изволь быть со мной честным! Слушай, если ты думаешь, что из любопытства спрашиваю, то ты ошибаешься. Это обязательно нужно знать, чтобы разобраться в деле.

Так, училка сейчас рассердится и поставит второклашку в угол.

Он надулся и опустил глаза.

– Это никого не касается, кроме нас двоих…

– Вас двоих уже нет. Ты не забыл, что твоя жена мертва? Из вас двоих остался только ты, ты один, и ты останешься совсем один, если поссоришься со мной. Ты не забыл, что только что благодарил меня за то, что я тебе поверила? Так вот, поверь и ты мне!

Вот так вот. Мне просто надоело с ним возиться. И выбирать слова, чтобы не обидеть. В конце концов, он взрослый мужик, а не маленький ребенок.