Сергей с Асей смотрели друг на друга, не в силах оторваться – словно невидимый хрупкий мостик строился между ними: взгляд за взглядом, звено за звеном. Мостик, возвращающий их на тринадцать лет назад, в их еще общую юность.

Звено за звеном…

Взгляд за взглядом…

Все прочнее, все крепче…

Все ближе…

И рука Сергея лежала уже на Асиных плечах…

И дыхание перехватывало у обоих, и…

Но тут зазвонил мобильник Сергея. Он чертыхнулся, встал с дивана и пошел в свою комнату, прижав трубку к уху:

– Да! Нет, не сплю. Ты же сказал, что позвонишь, я жду…

Ася печально вздохнула: он просто ждал звонка! А она было подумала…

Когда Алымов вернулся, на кухне никого не было. Он поскребся в дверь Асиной комнаты:

– Малявка, ты уже легла?

Ася приоткрыла дверь – увидев ее испуганные глаза, Алымов смутился:

– Я просто хотел пожелать тебе спокойной ночи.

– Хорошо… Спасибо…

– И еще забыл спросить: ты ничего не выяснила про дедушку-прадедушку?

– Про дедушку? А-а! Я и забыла…

– Узнай у своих, ладно?

– Ладно.

– Я так рад, что вы с теткой подружились. Она вообще-то очень одинокий человек.

– Я тоже рада…

Сергей быстро чмокнул Асю в щеку и ушел. Она тихо прикрыла дверь. Постояла некоторое время, рассеянно улыбаясь, потом прыгнула в постель и беззвучно завопила от восторга: получается, получается! Может, она фея – Вера Павловна? Взмахнула своей черной сигареткой, как волшебной палочкой, – и вот, пожалуйста: построился мостик! И не рухнул, держится!

А на следующий день Алымов не пришел ночевать. Утром Ася с трудом проснулась – все-таки разошлись они очень поздно. Посидела с закрытыми глазами, раскачиваясь, как сонный заяц… Почему – заяц? Этот заяц вдруг рассмешил Асю, и она довольно бодро собралась, напилась кофе, изо всех сил стараясь не шуметь. Мимо двери Алымова она пробегала на цыпочках: не дай бог, услышит и выйдет! Почему-то страшно было увидеть его сейчас, утром. Ничего, думала она, к вечеру я приду в себя, подготовлюсь, и тогда!

Весь день Ася вспоминала разговоры с Верой Павловной и ночные посиделки с Алымовым. Он, конечно, сильно изменился. Сергей словно прикрутил внутренний вентиль – то обаяние, что раньше выплескивалось через край и щедро дарилось всем без разбору, теперь цедилось по капле. Загородился, как солнце облаками! Иногда проглядывал прежний Ёжа, и Ася просто таяла. Может, поэтому она так боится? Чужой, незнакомый, непонятный…

Но особенно предаваться размышлениям Асе было некогда – Арнольд Шварценеггерыч целый день не давал ей прохода: на всех переменах приставал с задушевными разговорами и многозначительно заглядывал в глаза, выразительно поднимая левую бровь. Он был страшным сплетником и знал, что у Аси какие-то проблемы с мужем.

– Забудьте вы вашего проходимца. Он же вас бросил, если я правильно понимаю? Только полный идиот мог по своей воле расстаться с такой женщиной!

– Это я его бросила.

– Асенька, столь очаровательная женщина, как вы, не должна страдать. Я же вижу, как вам тяжело: бледненькая, усталая. Но все равно невозможно прекрасная! Позвольте дядюшке Арни развлечь вас. Я знаю одно милое кафе, там чудные пирожные. Соглашайтесь, дорогая.

– Я не люблю пирожные.

– Ах, да вы сама как пирожное! Тогда можем пойти в ресторан – я знаю, где подают отличные стейки. А хотите попробовать молекулярную кухню? Это новейшее изобретение. Что-то совершенно невообразимое! Вы даже не сможете определить, что именно едите! Один раз я заказал борщ, так представьте – приносят какой-то белый шарик…

– Послушайте, вы, дядюшка Арни! – окончательно выйдя из себя, выпалила Ася. – Никуда я с вами не пойду, даже не надейтесь. И борщ свой молекулярный сами трескайте! И вообще, у меня роскошный любовник – не чета вам!

Всю обратную дорогу она кляла себя за несдержанность: во-первых, Арни нельзя было обижать – он злопамятный, во-вторых, он тут же разнесет по всей школе про роскошного любовника. «И что я за дура, – сокрушалась Ася. – Это Алымов во всем виноват! Ну, пусть только придет, я ему покажу!» Что именно Ася собиралась показать, она и сама не знала, но ей очень хотелось придать хоть какое-нибудь ускорение процессу их взаимного сближения. Послушать, что ли, Веру Павловну и просто влезть к нему в постель? Ася представила себе выражение лица Алымова, когда он, придя в ночи домой, обнаружит ее под одеялом, и захихикала.

Но Алымов не пришел – ни вечером, ни в ночи. Сначала Ася сердилась, потом стала волноваться. Мобильник он отключил, сам не звонил, и она тут же вообразила себе всякие ужасы, но потом ей в голову пришла совсем другая мысль, и она снова рассердилась: да он же просто с кем-то развлекается, и все! Вот дура! Собралась осчастливить Алымова! Не дождется! И ушла к себе, так шарахнув дверью, словно он мог услышать. Потом немножко поплакала, повздыхала и наконец заснула.

Пока Ася отбивалась от ухаживаний дядюшки Арни, Алымов пытался разобраться в собственных чувствах, в чем ему активно помогала Вера Павловна, которая, как настоящая фея, не остановилась на достигнутом: Асе-то она мозги вправила, но это было легко: женщина женщину всегда поймет. А вот поди вразуми такого упрямца, как Сережик! Но Вера Павловна не боялась трудностей, а иногда даже создавала их специально. Поэтому она смело отправилась в театр, чтобы взять «мальчика» тепленьким сразу после репетиции.

– Я покурю, ладно? – сказала она, доставая узкий серебряный портсигар, длинный янтарный мундштук и карманную пепельницу с крышечкой, тоже серебряную. Она обожала такие старинные вещицы.

– Кури, что с тобой поделаешь. – Алымов покосился на тетку. – И как тебе удается так заплести ногу за ногу? Три раза! Сколько раз пробовал – не получается.

– Это только женщины могут. Мужикам не дано. Вторичный половой признак.

– О господи! И зачем я спросил?..

– Сережик, а как у вас дела?

– У кого – у нас?

– У вас с Асей.

– Да никак.

– Послушай, если ты и сейчас упустишь Асю, будешь жалеть до самого скончания своей блистательной жизни.

– Ma tante, вообще-то это она меня бросила, – сказал Алымов, снимая остатки грима. – Я с ней нянчился, на руках, можно сказать, носил, а она – раз, и усвистала! На тринадцать лет усвистала, между прочим.

– И у тебя хватает совести такое говорить? Обижается он, ты подумай! Ну, вообще!

– Да что я сделал-то? Она не объяснила ничего!

– А ты спрашивал? Что ж такое, мужику четвертый десяток, а он все нудит: «А я что, а я ничего, она сама». – Вера очень похоже изобразила косноязычного подростка. – Ты лучше вспомни, как вел себя! Пореже бы штаны расстегивал, глядишь, и не усвистала бы твоя девочка.