В кафе они сели за столик над рекой и заказали две grands crèmes[79]. Обхватив чашку обеими руками, Натали жадно отхлебнула и с довольным вздохом откинулась на спинку стула:

— Alors[80], а теперь, пока не забыла... — И принялась рыться в сумке. — Обед.

Макс наблюдал за ней, задумчиво нахмурив брови. Вроде бы она не из тех девиц, которые возят с собой бутерброды. Но еще дядя Генри говаривал, что лягушатники — сущие рабы желудка, а потому — кто ее знает...

Натали достала из сумки мобильник и, перехватив недоуменный взгляд Макса, спросила:

— В чем дело?

— Ни в чем. Просто вспомнилось одно дядино высказывание насчет французов и еды. Я уж было решил, что вы сейчас вынете пакет с бутербродами. Так сказать, обед на пикнике.

От подобной нелепости брови у Натали взлетели на лоб, она зацокала языком:

— Неужели я похожа на bonne-maman?[81]

Он пристально посмотрел на нее. Да уж, такую дамочку трудно представить хлопочущей у плиты.

— Пожалуй, не очень. Конституция не та. И фартук к вашей сумке явно не подойдет. Скажите, а вы дядю моего знали?

— Разок видела. Настоящий английский мужчина.

— Это хорошо или плохо?

Натали дернула плечиком и улыбнулась:

— Смотря какой мужчина. — Пока Макс размышлял над ее ответом, она просмотрела на мобильнике несколько телефонных номеров, нашла нужный и приложила трубку к уху: — Jacque? C'est Natalie. Bien, et toi?[82]— Она рассмеялась: видимо, ответ ее развеселил. — Oui, deux. Dans le jardin. A tout à l'heure[83].

Они допили кофе, и Натали взглянула на часы.

— До обеда у нас масса времени. С каких торговцев вы хотели бы начать? Просто дорогих или дорогих до смешного?

Она повесила сумку на плечо и зашагала впереди, прокладывая ему путь сквозь толпу. Макс смотрел, как колышутся ее бедра и медная грива; мысли об антикварной мебели напрочь вылетели у него из головы.

Битых два часа они разглядывали комоды, гардеробы, кровати под балдахинами, мраморные ванны и множество перегруженных декором стульев и столов якобы эпохи одного из Наполеонов или более многочисленных Людовиков. В конце концов Макс уяснил одно: хлам, сваленный у него на чердаке, едва ли заинтересует этих поклонников marqueterie[84]и belle époque[85]. Немного обескураженный, он поискал глазами Натали; стоя среди целой коллекции люстр, она беседовала с высоким стройным молодым человеком. Макс подошел и стал ждать удобного момента, чтобы вклиниться в разговор.

— Очень поучительное мероприятие, — сказал он, когда молодой человек куда-то отошел, — но мое старье, пожалуй, не того класса. Золоченой бронзы там определенно маловато.

— Ah bon? Может быть, вам просто нужно...

— Выпить. Потом пообедать. А еще — старьевщик, который приедет и все с чердака заберет.

— Как, неужто в комнатке для горничной нет полотен Рембрандта? — засмеялась Натали. — А под кроватью парочки Пуссенов? Бедный Макс. — Она взяла его под руку. — Ничего. Стаканчик вина сразу поднимет вам настроение.

Для обеда она выбрала небольшой ресторан, хозяин которого был ее приятелем. Сюда с удовольствием захаживали торговцы антиквариатом и художники по интерьерам; в обнесенном стеной саду было прохладно, идеальное местечко для отдыха после бесконечного и мучительного торга за каждую вещицу. Натали подвела Макса к единственному свободному столику в тенистом углу, под раскидистым фиговым деревом, которое росло, казалось, прямо из стены.

Немедленно явился плотный мужчина в просторной белой рубахе и белых брюках. Он вручил им меню, звонко чмокнул Натали в обе щеки и пожал руку Максу. Это и был Жак. Он пожурил Натали за то, что она редко заходит, махнул официанту, чтобы принес вина, и принялся нахваливать plat du jour[86]с таким жаром и страстью, будто он заготовил слишком много продуктов и боится, что они пропадут. После чего пожелал Максу и Натали приятного аппетита.

Вино принесли в графине из толстого запотевшего стекла — в такую жару один его вид вызывал неодолимую жажду. Макс наполнил бокалы, они легонько чокнулись. Вроде бы всего лишь жест вежливости, но в обществе Натали он обретал необычайную интимность. Подобно большинству англичан, Макс привык, что собутыльники держатся на расстоянии друг от друга, лишь буркнут бесстрастно перед первым глотком: "Будем здоровы!"

— Ну что? — Натали вздернула темные очки на макушку, открыв красивые, темные, искрящиеся весельем глаза. — Стало быть, не удастся вам уйти от дел и жить на доход от продажи чердачных сокровищ?

— Да, боюсь, не удастся. Все равно спасибо, что привезли меня сюда. Наверно, могли бы заняться чем-нибудь поинтереснее.

Невысказанный вопрос повис в воздухе.

— Макс, — наконец проговорила она, — по-моему, вы пытаетесь что-то выведать.

Макс широко улыбнулся.

— А чем вы обычно занимаетесь в выходные? Кроме автогонок.

Натали усмехнулась, однако отвечать не стала и вновь углубилась в меню:

— Баранина здесь всегда прекрасная, и лососина тоже. Ее подают под щавелевым соусом. Но вам лучше начать с pissaladière[87].

Макс отложил свое меню и откинулся на спинку стула.

— Отлично. Как скажете.

Натали пренебрежительно тряхнула пальцами, будто отмахиваясь от насекомого, и с легкой улыбкой взглянула на него:

— Вы всегда делаете то, что велят женщины?

— Смотря какая женщина.

Официант принял заказ; потом они взялись за еду, запивая ее вином... За одним графином последовал второй, беседа текла сама собой, время летело незаметно. Они рассказывали друг другу истории своей жизни — разумеется, неполные и подправленные, как это обычно бывает, когда незнакомые прежде люди хотят подружиться. Натали слушала очень внимательно и даже смеялась в нужных местах, но слушала куда больше, чем говорила сама, отметил Макс. Все равно, в общем обед удался. И лишь когда они уже возвращались к машине, он вспомнил о своей просьбе и поинтересовался, удалось ли ей подыскать для него винного знахаря.