проход, над которым были выведены черные цифры «6–5», и оказался в небольшом квадратном помещении. Стены здесь представляли собой зеркала от пола до потолка, посередине стоял прямоугольный стол, за которым сидела женщина в строгом темно-сером костюме с эмблемой Альрийской Федерации на левой стороне груди. Лет ей было под сорок, темные волосы аккуратно уложены в простую, но аккуратную прическу, на левом виске притаился мелкий имплант телесного цвета. Перед ней лежал голопланшет, в котором она совершала какие-то манипуляции пальцами.

— Алекс Хоксвелл, верно? — спросила женщина, глядя как бы поверх меня. Хотя, возможно, мне это только казалось.

— Если мою личность не стерли и не подменили другой, пока я лежал в регенерационной камере, то верно.

— Присаживайтесь, — она указала на стул, стоящий у стола напротив нее.

Я сел.

Женщина ткнула пальцем в голопланшет, и из него выскочило небольшое изображение мужчины в полный рост, в котором я узнал себя. Рядом с полупрозрачной трехмерной картинкой расположился мелкий текст. Похоже, она в данный момент изучала мое досье. Женщина снова ткнула пальцем в устройство, а потом коснулась импланта на виске. Изображение на голопланшете исчезло. Чуть откинулась на спинку стула. Поглядела на меня, но снова как-то поверх, словно только касаясь взглядом.

— Итак, Алекс Хоксвелл. Разрешите представиться, я — доктор Амалия Кински. Я психолог, и сейчас мы немного поговорим о вас.

— Я польщен, — хмыкнул я. — Еще никто вот так с ходу не горел желанием говорить обо мне.

— Скажите, Алекс, почему вы решили участвовать в проекте «Даггер»? — спросила она, проигнорировав мою реплику.

— Все лучше, чем гнить в Платосе, — повторил я недавний ответ Олуша.

— Из своего пятнадцатилетнего срока заключения вы отбыли восемь лет, что больше половины. Неужели вы решили, что подвергнуть себя новым опасностям — лучшая альтернатива семи годам спокойствия?

— Семи годам спокойствия, — повторил я и усмехнулся. — Забавно вы назвали годы заключения в тюрьме.

— И все же?

— И все же: все лучше, чем гнить в Платосе.

Доктор Кински, наконец, позволила себе легкую улыбку. Сказала:

— Не волнуйтесь, Алекс, все, что вы скажите, останется между нам. Вы можете быть откровенны со мной.

— Разумеется, я вам верю, — сделав наивное выражение лица, произнес я. — Только вы не уточнили, что в промежутке между мной и вами есть один ма-а-аленький зазорчик, в который, тем не менее, удивительным образом поместится еще с десяток других людей.

Доктор Кински теперь уже откровенно рассмеялась, чуть прикрыв рот ладонью. Откинулась на спинку стула еще вольготнее, и ее образ строгого психолога начал рушиться.

— Хорошо, Алекс, я вас поняла. И, знаете, вы правы, что никому не доверяете, — кивнула она.

Я говорить ничего не стал.

— Но есть один интересный момент, который я очень хочу для себя выяснить. «Даггер», как вы знаете, правительственный проект, а вы, насколько мне известно, не очень жалуете это самое правительство. Отсюда напрашивается простой вопрос: зачем вам лезть во все это? Не лучше ли все-таки отсидеться на привычном месте?

Я вздохнул. Отвел взгляд, задумался.

— Еще раз хочу напомнить, что если вы назовете истинную причину, по которой вы решили участвовать в проекте, то никто о ней не узнает. Если вы того пожелаете, разумеется.

— Тем более вы все равно все узнаете и без моего желания, верно? — Я снова поглядел на Амалию Кински. — Вы псионик, доктор, а значит, способны проникать в мозги других людей, как крысы в сточные канавы. Зачем весь этот цирк?

— Не буду скрывать, что я способна на подобное, но мне бы хотелось, чтобы вы рассказали все сами. Я знаю, Алекс, что вы пережили много тяжелых событий. Гибель родной планеты, война, трибунал и тюрьма — все это оставило глубокие шрамы на вашем сердце. Но я должна быть уверена, что, став полноценным участником проекта «Даггер», вы… — она сделала паузу.

— … не повторю своей ошибки… Вы это хотели сказать? — закончил я.

— Как вам будет угодно, — пожала плечами она. — Вы сказали «ошибка». До этого вы считали, что вас осудили напрасно. Теперь ваше мнение поменялось?

— Вы не поймаете меня, доктор, — покачал головой я. — Да, я нарушил приказ командования. Но по-прежнему не виню себя за это. Если вы считаете, что я могу совершить что-то подобное еще раз — дело ваше. Но раскаяния о своих прошлых поступках вы от меня не дождетесь. Даже фальшивого.

— Поймите, Алекс, почти все участники проекта, в том числе и вы, — это люди, которым судьба дала второй шанс. Вы можете признавать или не признавать своей вины за прошлые ошибки, верить в свою правоту или проклинать себя за содеянное, но сейчас это уже не имеет значения. Главное теперь для вас — идти новым путем дальше. Я лишь хочу понять, насколько этот новый путь для вас примелем.

— Он приемлем, поверьте.

Она снова улыбнулась, но уже по-другому. Она словно что-то поняла. И смотрела теперь уже точно в глаза. И я подумал, что пошло оно все к черту! Зачем пытаться играть в игру, которая уже давно проиграна?..

— Я потерял все, доктор. Родную планету, карьеру, девушку. Ничего не осталось, ради чего следовало бы жить, — сказал я с легкостью, словно сняв с себя трехсоткилограммовый бронекостюм тяжелого пехотинца.

— Вот это я и хотела от вас услышать, — сказала она, и еще я отчетливо услышал у себя в голове, хотя мог поклясться, что вслух она этого не говорила, фразу: — Именно такие люди нам и нужны.

Из кабинета под номером шесть я вышел с очищенным разумом и легким сердцем. И вид у меня был слегка ошарашенный.

Глава 7

Едва солнце выглянуло из-за заснеженных горных вершин, как нас собрали на небольшом плацу, находился который, судя по всему, на крыше невысокого здания. Было видно, как за прозрачными стенами и потолком проносятся флаеры и аэробусы. Некоторые пролетали выше уровня видимости, некоторые — ниже, но было явно видно, что находились мы далеко не на первом ярусе.

— Итак, доходяги, надеюсь, вы хорошо выспались, потому что сегодня вам придется как следует потрудиться, — громко и четко проговорил Джонатан Бейзер. Одет он был так же, как и вчера в зале аудиенций — в камуфляжные штаны и черную майку. Штанины были заправлены в укрепленные темные армейские ботинки на титановых заклепках.

Кто-то в переднем ряду звучно зевнул, кто-то что-то недовольно пробурчал. Лицо инструктора хранило хладнокровие и невозмутимость, хотя в глубине его карих глаз зарождалось пламя. Он медленно прошелся вдоль первого ряда шеренги, взгляд перескочил с одного участника на другого без особой заинтересованности.