А какая польза была от тебя в этом возрасте? Или, допустим, от меня?

— Это все понятно, — сказал Борис. — Но мы ведь ниоткуда не прилетали. Неужели он прилетел сюда, чтобы кашей бросаться?

— Боря, — сказал Алексей Палыч, — я не имею права ни к чему тебя принуждать. Ты свободен. Но я дал слово.

— А я слова не давал. Вы будете молчать и никого не обманете, а я могу сказать и тоже никого не обману. И — привет. И никакой одежды не нужно.

— А то, что он сейчас нас слышит, не имеет значения?

Борис взглянул на мальчика.

Тот сидел прямо, внимательно взглядывая то на Бориса, то на Алексея Палыча.

— Пускай он тогда скажет, что понимает.

Мальчик молчал. Вид у него был чрезвычайно серьезный.

— Ну, скажи что-нибудь, — обратился к нему Борис.

Мальчик молчал. Что-то не по-детски напряженное было в его позе. И еще — глаза: расширившиеся, застывшие в ожидании. Такие глаза бывали у Сереги, когда Борис заносил над ним руку.

Борису почему-то стало неловко.

— Насчет одежды… — сказал он. — Я бы мог принести чего-нибудь Серегино, но ведь ему будет велико.

— С одеждой мы выкрутимся, — сказал Алексей Палыч. — Может быть, я даже сегодня успею съездить в одно место.

Но в этот день Алексей Палыч никуда не успел. Как раз в этот день вечером обнаружила Анна Максимовна пропажу продуктов, и Алексей Палыч не решился уйти из дома.

И это хорошо, что не решился, потому что на следующий день, когда Алексей Палыч и Борис скрывались в лесу от пожарника, в лаборатории кое-что изменилось.

День 3-й

Голубой силуэт с голубыми иголочками

На следующий день, решив что пожарный инспектор уже закончил обход школы, Алексей Палыч и Борис направились в лабораторию.

Они хотели заглянуть на минутку, после чего Алексей Палыч собирался поехать на ближайшую от Кулеминска станцию за одеждой. Покупать одежду в Кулеминске было чистым безумием. Молодые продавщицы когда-то учились у Алексея Палыча, а не очень молодые учили у него своих детей сейчас. Конечно, не все они знали, какого возраста у учителя внук. Но всех и не надо, достаточно одной.

После вчерашней беседы с мальчиком Алексей Палыч не так уж боялся, что в его отсутствие с ним что-то случится. Если те сумели «отозвать» ребенка, брошенного в реку, то, наверное, и этому не дадут погибнуть.

На этот раз в портфеле учителя на всякий случай лежали две булочки с маком и четыре сосиски, купленные в школьном буфете.

— Вот что, Боря, — сказал Алексей Палыч, подойдя к школе. — Пройдись-ка ты по этажам на всякий случай, вдруг он еще не ушел.

В школе было пусто и тихо. Но проникнуть дальше вестибюля Борису не удалось. Его атаковала Ефросинья Дмитриевна, вытиравшая тряпкой пол.

— Ты куда? — сказала она грозно.

— Я? — Борис думал недолго. — Я в кабинет физики. Учитель велел прибор принести.

— Это какой еще прибор?

— Физический.

— Понятно, что физический. А какой такой учитель? — спросила Ефросинья Дмитриевна, хотя прекрасно знала какой.

— Алексей Палыч, — покорно ответил Борис.

— Куда принести?

— К нему домой.

— Как же ты в кабинет попадешь, ломать будешь, что ли?

— Он мне ключ дает.

— А разве это порядок, чтобы ученикам ключ давали?

— Вы же знаете, что я ему помогаю.

— Ничего я не знаю, — сказала Ефросинья Дмитриевна, хотя прекрасно знала и это. — Мне вот никто не помогает, одна на всю школу.

— А в школе больше никого нет?

— Кто ж тут сейчас может быть? И не пущу никого. И учителя твоего не пущу. Вам бы только топтать. Вон, пожарник только что ушел, шлялся тут по чистому, наследил хуже медведя. Теперь ты будешь топтать?

— Тогда я не пойду, — сказал Борис.

— Ладно уж, иди, только ноги вытри.

Но задача была выполнена, идти наверх не имело смысла.

— До свидания, — сказал Борис, направляясь к выходу.

— Борька, — пригрозила вдогонку Ефросинья Дмитриевна, — я матери-то скажу.

— Что вы скажете? — спросил Борис от двери.

— А вот… это самое…

— Не говорите, пожалуйста, — попросил Борис.

— Чего не говорить? — с интересом спросила Ефросинья Дмитриевна.

— А вот… это самое…

Борис вышел, оставив Ефросинью Дмитриевну без последнего слова. Неуместная эта шуточка еще отольется двоим заговорщикам, ибо неясное, крошечное подозрение зародилось в голове Ефросиньи Дмитриевны. Что за подозрение, она не знала сама. Просто возникла и связалась в уме цепочка: Борис — кабинет — Алексей Палыч — пожарный инспектор.

После условного стука дверь в подвал отворилась, и Борис увидел растерянного Алексея Палыча, который молча посторонился, пропуская Бориса.

Лаборатория выглядела так, будто в ней повеселилась парочка обезьян.

На столе и под столом валялись перепутанные провода. Из приборов на столе была сложена башня, грозившая вот-вот развалиться; инструменты, раньше аккуратно развешанные над верстаком, теперь были разбросаны по полу; даже шкаф был сдвинут со своего места.

Но все это было не главной новостью.

Возле стола стоял мальчик лет восьми, почти ровесник Сереги. Он был закутан в одеяло, молча наматывал на палец кусок провода и изредка шмыгал носом. На лице его застыла обида.

— Опять вырос, — сокрушенно сказал Алексей Палыч.

— Ты зачем все это наделал? — сурово спросил Борис.

— Я играл.

— Разве приборы для игры?

— Мне Палыч уже говорил, — мальчик тяжело вздохнул. — Теперь ты говоришь. Я не знал…

— Мы тоже не знали, что ты вырастешь.

— Разве я вырос? — спросил мальчик.

— Ты что, смеешься?

— Разве нужно смеяться? — спросил мальчик.

— Перестань дурака валять!

— А ты не поздоровался. Мне Палыч говорил, что, когда приходишь, всегда нужно здороваться.

Борис мельком взглянул на учителя. Тот пожал плечами.

— Ну, привет, привет, — усмехнулся Борис. — Что еще скажешь?

— Привет, — дружелюбно сказал мальчик. — Ты только не говори так громко. Мне это почему-то неприятно.

— Почему-то? — иронически переспросил Борис.

— Да, — серьезно ответил мальчик. — Только я не знаю почему.

Алексей Палыч положил Борису на плечо руку.

—