— Падчерица моя Алена Алексеевна…

— Сестра Устиния, — поправила Сусанну настоятельница.

— Ах да, верно… — пробормотала та. — Сестра Устиния…

— Так что же?

— Как она? — с притворным участием воскликнула Сусанна. — Хороша ли теперь ее жизнь? Я бы хотела увидеть ее, чтобы удостовериться в ее полнейшем счастье.

— Сестра Устиния благополучна. Она вполне довольна и счастлива и притеснений никаких не испытывает, — ответила мать Ефимия. — Но увидеться с ней теперь нельзя.

— Отчего?

— На ней теперь обет молчания и затворничества.

— Вот как? — задумчиво сказала Сусанна. — Надолго ли?

— Не слишком. — Настоятельница упорно не желала вдаваться в подробности. — Но теперь она в своей келье и оттуда не выходит.

— Может, оно и к лучшему, — прошептала молодая женщина. — Ах, матушка! — громко и неожиданно прибавила она. — А у меня к вам дело.

— Что за дело? — вопросила монахиня, а про себя подумала: «Вот она, истинная причина твоего визита, голубушка».

— Дело вот о чем. Помните ли вы вторую мою падчерицу Нелли?

— Как же, припоминаю…

— Так вот, бедняжка так поплатилась за своеволие!

— Да? — Мать Ефимия с интересом прислушалась к словам Сусанны.

— Да. Супружеская жизнь ее неладна. Она раскаивается в том, что отвергла монашеское поприще! С какой бы радостью, как Нелли говорила мне, она вернулась бы под сей кров, под сии благословенные стены!

— Что же с ней произошло?

— Муж невзлюбил ее. Ну, вы же знаете, — понизила голос Сусанна, — что таковое случается. Они никогда не виделись до свадьбы, и он не имел возможности расположиться к ней душевно. К тому же, со временем, его стал угнетать обман Нелли, который я ему неволей раскрыла. Признаюсь, ее бегство так огорчило меня, что еще на свадьбе я открыла все Филиппу Илларионовичу. Поначалу он не придал этому значения, но позднее стал винить Нелли в том, что она нарушила мою волю и обманула всех. Обманула его!

— Воистину печальная история, — покачала головой мать Ефимия. — Что ж из того? Мало ли супругов ссорятся и обманывают друг друга? К тому же надобно ей потерпеть, ведь это именно она обманула моего братца? — усмехнувшись, заметила она.

— Но зять мой оказался весьма несдержан! — воскликнула Сусанна. — Поначалу он лишь обвинял супругу. Затем дал волю и своим рукам, а после того… — Она замолчала.

— Что же после того?

— Он изменяет бедняжке Нелли и грозится извести ее для того, чтобы жениться на другой особе, к которой направлен его амурный интерес!

— Ну уж и извести… Филипп, мой брат… — усомнилась настоятельница. — А то, что волю дает рукам, так это дело обычное и с кем не бывает?.. — прибавила она не без тайного злорадства и припомнила, как ее собственный родитель поднимал свою весьма тяжелую руку на ее матушку и как супруги прожили бок о бок, слава Богу, тридцать лет без малого. И это притом, что батюшка был человек гневливый и несдержанный.

— О нет! Он весьма решителен! — настойчиво продолжала Сусанна. — И Нелли всерьез опасается за собственную жизнь! И я не могу не сочувствовать ей, ибо хотя она и обманула мои упования, но все же она мне падчерица! Можно сказать, почти родная дочь!..

— Но чем же я могу помочь? — изумилась мать Ефимия.

— Все очень просто. Нелли просит убежища здесь, у вас, матушка.

— Вот как? — усмехнулась та. — Возможно ли сие?

— Ах, и она, и я просим вас о милости! Разве могут святые стены отказать в приюте нуждающимся?

«Еще как могут», — подумала мать Ефимия, а вслух сказала:

— Но верно ли, что для того есть такой важный повод? Верны ли ваши опасения?

— Более чем! — уверила настоятельницу Сусанна. — У нас есть и доказательства того, что Филипп Илларионович вознамерился сгубить супругу!

— Какие же доказательства?

— Яд! — зловещим шепотом сказала Сусанна.

— Яд? — Такого мать Ефимия не ждала. — Но… Но как сие определилось?..

— Нелли стала дурно себя чувствовать и призвала лекаря. Тот, немало недоумевая, заметил, что все сие похоже на то, как если бы кто-то тайно давал ей яд с намерением через несколько дней уморить ее. Пока еще все можно обернуть назад и спасти жизнь бедняжки Нелли, но ежели тянуть, то… В несколько дней ее не станет! И в том будем виноваты мы!

— Отчего же вы не призовете на помощь закон? Или хотя бы не поместите ее в своем доме? — резонно спросила настоятельница.

— Закон? Но, помилуйте, сделать сие достоянием света! Какой позор! В моем же доме Филипп Илларионович с легкостью найдет свою жену и доведет дело ее погибели до конца! Здесь же он не осмелится этого сделать, да он и не догадается ее здесь искать!

— Что же, коли дело так серьезно, то… Я, пожалуй, приму здесь Елену. Когда она думает здесь появиться?

— Как можно скорее! Быть может, завтра или третьего дня, но не позже.

— Быть по сему. — Монахиня поднялась. — Привозите ее сюда.

— Но, матушка, никто не должен знать о том, что Нелли будет здесь, ни одна живая душа! И тем более о том не должен знать Кирилл Илларионович! И сестра Устиния…

— Конечно, я понимаю это… Все же странно, — задумчиво прибавила мать Ефимия. — Мой брат Филипп решился извести жену. Я плохо знаю его, но то, что мне известно, мало имеет согласия с таким хладнокровно задуманным злодейством.

После их ссоры он надышаться на нее не мог, наглядеться не мог! Не знал, как угодить теперь Нелли. Ей даже боязно было: как все хорошо, не кончилось бы скоро! Нелли, растревоженная Филипповым вниманием, вся трепетала от опасений. Как никогда, было все ладно меж ними. Ежели бы только не повседневные дела, кои отложить Филиппу было невозможно, то он бы все свободное время проводил подле жены. Казалось, он вовсе забыл все свои подозрения, всю свою былую ревность и злость. Но Нелли, пожалуй, была рада тому, что Филипп отвлекался на хозяйственные заботы. Это все как-то делало его прежним, спокойным, как до их размолвки.

В тот день она даже настояла на том, чтобы Филипп отправился по делам. Он уезжать решительно не хотел, но Нелли заявила, что так он развеется и отвлечется и приедет домой спокойным и радостным, а сие тут же сделает и ее счастливой. Вняв уговорам жены, Филипп с легким сердцем оставил ее одну.

Нелли, пройдясь туда-сюда по гостиной, наконец угомонилась и уселась с рукоделием под окном в небольшой соседней комнатке. Комната сия была ее любимой. Обитая штофными обоями нежно-зеленого цвета, украшенная всевозможными цветами, она являла собой маленький садик, который, как предвкушала Нелли, будет так мил и дружелюбен зимой. У окна там стоял удобный стул, столик для рукоделья, и Нелли с удовольствием сиживала у него за вышиванием или прочим занятием.