От него зависело принятие решений по кадровым вопросам. В середине июля прежний председатель Губисполкома Цветков сдал все дела Доброхотову.

И опять Константину Ивановичу из Ярославля прислали начальника. И звать его – Сергей Семёнович Перегуда. Может из хохлов. Вспомнилось: «Бей хохла, бей хохла». Откуда это? Верно, в прошлых летах услышанное, ещё при Николае.

Мордастый мужик. В отличие от прежнего комиссара Перельмана, жирный подбородок гладко выбрит. Рыжие редкие волосёнки на голове прилизаны и расчёсаны на прямой пробор, как у приказчика прежних времён. Под носом – поперёк две рыжеватые щёточки. Полувоенная гимнастёрка с огромными накладными карманами. Сапоги в гармошку и галифе. Широкий ремень перетягивает необъятный живот. Сукно, пошедшее на наряд начальника, было явно из дорогих. «Английское сукно-то», – сразу определил Константин Иванович. И от этого знания неприязнь к новому начальнику превратилась в глухую ненависть. Начальник не скрывал, что в бухгалтерии ничего не смыслит. Надувал щёки и говорил: «Ты, Григорьев, смотри у меня. Если что, из Ярославля ревизию вызову. А там, сам знаешь. Разговор короткий» Вскоре из Ярославля приехал ещё один, молодой. Какой-то невзрачный.

Сергей Семёнович Перегуда пригласил к себе Григорьева. Теперь в кабинете уже не пахло махоркой, как в бытность комиссара Перельмана. Пахло какими-то приторно-сладкими духами, которые не перебивали застоявшийся запах пота. Перегуда важно сидел за столом. Брюхо его, преодолев ремень, вывалилось на стол. «Вот тебе, Григориев, помощника из Ярославля затребовал. Это вместо вашего Кудыкина, которого забрало ЧК как Перхуровского агента. Так что прошу любить и жаловать». Ткнул пальцем в молодого человека, сидящего напротив его стола. Константин Иванович взглянул на помощника. Тот что-то по-собачьи вякнул. Но под суровым взглядом Перегуды смешался. Опустил голову. «А звать его Николой, – продолжает Перегуда, – как тебя по батюшке?»

«Николай Глебович Перчиков, не извольте беспокоиться, Сергей Семёнович», – закатил глаза помощник. «А чой это я должен беспокоиться? – прогудел Перегуда, – это ты должён беспокоиться. У нас, знаешь, спрос строгий. Правильно я говорю, Григорьев?»

Константин Иванович промычал невнятное. Отвернулся, не желая поддерживать разнузданный тон начальника. «Ну, а теперь за работу», – довольный собою, прогрохотал Перегуда. Константин Иванович пропускает перед собой молодого помощника. Когда тот скрылся за дверью, поворачивается к начальнику. «Что ещё?» Перегуда поднимается из-за стола. Глаза его испуганно и зло бегают. «А вот что, товарищ Перегуда, – говорит Константин Иванович, еле сдерживает ярость, – мы с Вами вместе свиней не пасли. Бросьте свой барский тон. Я здесь служу Советской власти, а не Вам. И дело своё знаю, – хотел добавить «в отличие от Вас», но вовремя решил, что это уже перебор, – так что, давайте: Вы для меня товарищ Перегуда, я для Вас – товарищ Григорьев. И никаких «ты»». Развернулся и выскочил из кабинета. За спиной слышался ор, переходящий в свинячий визг. Прислонился к стене около кабинета Перегуды.

Слышал в приоткрытую дверь, как Перегуда кричал по телефону, то и дело, склоняя имя Григорьева. Потом тон его становится глуше. Уже слышны подобострастные нотки. И почти заискивающее: «Так точно, товарищ Доброхотов. Да я ничего, Николай Фёдорович». Потом послышался шумный выдох, будто паровоз выпустил пар.

Константин Иванович представил, как Перегуда огромным, не очень чистым платком вытирает свое жирное, покрытое каплями пота лицо. Удовлетворённо хмыкнул, поправил неизменный галстук и двинулся в бухгалтерскую комнату. Там его уже ждал помощник. Николай Глебович вскочил, будто вздёрнутый пружиной. «Сидите, – махнул рукой Григорьев, – но вот что, милейший, Николай Глебович, уж не обессудьте, но сейчас отчёт за полугодие. Так что сидеть сегодня нам до полуночи».

«Как прикажете», – услышал он в ответ. И порадовался, что без скандала. Городские, они капризные.

– Да вот ещё скажите, – обращается Константин Иванович к Перчикову, – кто сейчас в Ярославле председателем Губкома вместо Цветкова – Доброхотов?

– Да, да. Теперь товарищ Доброхотов Николай Федорович, – слышит он в ответ.

«Хрен редьки не слаще», – обречённо подумал Константин Иванович о новом председателе Ярославского Губкома. И как в воду глядел. Не прошло и недели, как «помощник» Перчиков приносит бумагу, мол, подпишите Константин Иванович акт «о нецелевом использовании» полотна на фабрике. «О каком это нецелевом использовании», – возмутился главный бухгалтер. Директор Патов пару дней назад повысил в чине Константина Ивановича. Как он позже скажет, чтоб Перегуду держать в узде.

Верно, и Перчиков ещё не видел приказа о назначении Григорьева главным бухгалтером. Больно развязно ведёт себя помощник. Вот и сейчас улыбается эдак ласково и гаденько: «Как же, а на дрова, сколько пошло аршин полотна? Вы будто не знаете». Константин Иванович взглянул на бумагу. «Это же чистый донос!» – главный бухгалтер не удержался от крика. А Перчиков вдруг незнамо откуда почувствовал свою силу, пытается говорить тяжёлым голосом, подражая начальнику Перегуде. Но голос-то у Перчикова бабий, на визг срывается. Однако слова находит серьёзные: «Выбирайте выражения, товарищ Григорьев».

«Может, проще Вам, Перчиков, выбрать новое место работы!» – не сдерживает себя в гневе Константин Иванович. Ещё раз успел взглянуть на бумагу. Внизу подписи: «зам директора фабрики по фин. вопросам» – Перегуда, счетовод Перчиков – размашистая подпись. А бухгалтер Григорьев – подпись отсутствует. И Перчиков уже не младший счетовод, как было ещё день назад. «А я и не знал, что ты подрос», – успел подумать Григорьев, но бумага уже в руках помощника. И помощник выбегает из кабинета.

Константин Иванович час ждал гнева начальника Перегуды. Не дождался. Направился к директору. Проходя мимо стола секретарши, лишь буркнул: «У себя?» Та удивлённо кивнула. Патов что-то отчаянно кричал по телефону. Кивнул Григорьеву, показал на стул. Константин Иванович слышит, как директор несколько раз повторяет фразу: «Да поймите же меня, Николай Федорович, так работать нельзя. И товарищ Луначарский нас поддержал…» «С Доброхотовым разговаривает, председателем Губкома», – понял Григорьев. И тревожно заныло сердце.

Патов тяжело выдохнул, положил телефонную трубку: «Ну, всё… Был у меня Перегуда. Требует Вашего увольнения». «А там и новый Греков за мной явится», – подумал обречённо Константин Иванович. «Я просил Николая Федоровича, чтоб убрал от нас Перегуду, мешает он нам», – слышится голос директора. У Константина Ивановича отлегло от сердца. «Вы видели акт, который меня заставляли подписать. Это же донос», – возмущённо говорит он. «Ну, видел. Каждый занимается своим делом. Он для этого и приставлен», – на удивление спокойно отзывается Патов. «А могли с его подачи и вредительство пришить», – несмело шепчет Григорьев. «Это Вы лишку хватили. Впрочем, в наше раскалённое время… – Патов на мгновение замолкает. И как-то обречённо заканчивает, – у товарища Перегуды в Ярославле много сторонников. И пока не найдут ему подходящего тёплого места, с фабрики не уберут». «А почему бы его обратно в Ярославль не отправить? Он же там вроде был у дел», – не унимается главный бухгалтер. «Это уж вопрос к товарищу Доброхотову, – усмехается директор, и его жесткий взгляд светлеет, – при Цветкове Перегуда был при деле. А вот сейчас что-то не поехало… Работайте спокойно, товарищ Григорьев». Директор встаёт из-за стола, пожимает руку Константину Ивановичу.