На открытие школы собрались в большом зале. Данила Воропаев там, бывалыча, принимал званых гостей. Балы устраивал. Люстра хрустальная под свечи осталась. Вот обещали электричество в школу подать. Тогда люстра и загорится. Надо бы проследить, чтоб люстру не украли. Товарищ Перегуда строго наказал Петрушкину, чтоб смотрел со всей строгостью. Да, разве за всем углядишь? Электричество к школе подключили. Лампочки электрические и в классах нынче горят, и в кабинете директора школы. Вот назавтра собрались школу открывать, а люстру забыли под электрические лампочки переделать. Благо, открытие школы наметили на девять утра. Так что всё мероприятие должно пройти засветло. Однако директору Петрушкину пришлось поволноваться. А Павлине Зуевой, потому как она поставлена на хозяйство, объявил строгий выговор. Устно. «На первый раз», – сурово предупредил директор Петрушкин.

На открытии школы, разумеется, присутствовал Сергей Семенович Перегуда. На этот раз на нём была уже не гимнастёрка, подпоясанная ремнем, а свободный полувоенный френч, скрывающий его необъятный живот. В переднем углу зала были установлены пара столов, покрытых кумачовой скатертью. За столами важно расположились: сам Сергей Семенович, директор Петрушкин, по бокам от него Павлина Зуева в красной косынке и Соня Поспелова. У Сони была строгая, слегка волнистая прическа, открывающая, её не по-женски высокий лоб. И это Соню совсем не красило. Вероятно, ей пришлось накануне сильно потрудиться, чтобы угомонить свои непокорные чёрные кудри. Катя уже знала, что нынче Соня заместитель директора по учебной части. Позже, она будет зваться – завуч. Петрушкин сидел с каменным лицом. Соня чему-то загадочно улыбалась. Перегуда картинно осклабился, показав корявые, желтые зубы.

– А Павлина-то, с какой стати рядом с начальством? С улыбкой спрашивает Катя Колю Клюева, сидящего рядом с ней.

– Вы разве не знаете, – шепчет Клюев, – она же партийная. И муж её в фабкоме при директоре, большевик.

– Ну и ну. Живем рядом, а ничегошеньки не знаем. Павлина всегда была простой бабой. А тут красную косынку напялила.

– Время пришло. Вот и напялила. Ещё увидите, она себя покажет.

– Коля, откуда Вы все про Зуевых знаете? – с некоторым подозрением спрашивает Катя.

– Катенька, я же учитель ботаники. Должен согласно профессии знать, что и где произрастает, – хихикает Клюев.

А Перегуда уже встал. Привычно оправил френч. Провёл рукой по животу. Вероятно, вспомнил, что на нём нынче не гимнастёрка с ремнём, расправил плечи и заговорил. Голос его часто срывался на крик, так что был хорошо слышен в дальних углах зала:

– Партия Ленина разорвала цепь мирового империализма, открыла новую страницу истории человечества, эпоху пролетарской социалистической революции. Осуществила то, что было заветной целью великих основоположников научного коммунизма – Маркса и Энгельса.

Николай Семёнович откровенно зевает. Верно, уже не раз слышал на совещаниях у начальника Перегуды эти книжные фразы. Но, опомнившись, прикрывает рот рукой. Соня, наморщив лоб, строго смотрит в зал. А Перегуда грохочет как гром с ясного неба:

– Марксизм одерживает победу за победой, привлекая к себе все более могучие отряды рабочего класса, – тут Перегуда споткнулся на заученном тексте. Верно, вспомнил, что в зале сидят деревенские жители. Сглотнул слюну и прокричал, – и с рабочими в одной связке – беднейшее крестьянство? – замолчал на мгновенье. Обвёл суровым взглядом онемевший зал. Прокрутил в голове правильную фразу и продолжал речь, – начался неуклонный процесс собирания и подготовки сил городского и сельского пролетариата к грядущим боям.

Николай Семёнович опять не сдерживает себя. Морщится как от изжоги. Завуч Соня бросает на него осуждающий взгляд. Толкает в бок. Тот понимающе моргает левым глазом. Делает умное и внимающее лицо. Кивком головы показывает Соне на часы, висящие на стене зала. Соня кривит свой красивый рот, давая понять начальнику, что надо потерпеть. А Перегуда все ещё, не сбавляя темпа, ораторствует:

– Учиться, учиться и учиться и ещё раз учиться. Мы должны так научить наших детей, чтобы в будущем доверить им наше советское Отечество. Как сказал товарищ Ленин: «Каждая кухарка должна научиться управлять государством».

При этих словах неугомонный Николай Клюев дёргает Катю за рукав:

– А уж наша уборщица Зуева – первым делом.

Оба зажимают рты, чтоб не расхохотаться. Они сидят в последнем ряду. Катя обнимает свою дочку Верочку, поступающую нынче в первый класс. Дочка удивлённо смотрит на свою смешливую маму. Катя оглядывается, чувствуя чей-то взгляд. У стены на отдельной лавке сидит мужчина с двумя мальчиками. Оба – школьного возраста.

Мужчина незнакомый. Своих, сельских, Катя наперечет знает. А этот в летах, седой весь. Но с лица – довольно свежий. Мужчина улыбается ей. Катя делает недоумённую гримасу и отворачивается. Шепчет Клюеву: «Вот за нами сидит седой с двумя мальчонками. Вроде шпионит. Кто это?» Клюев осторожно оглядывается. «Шпионит? Вы что! Вы ему сильно понравились. Ишь, глаза-то как горят. Это новый главный врач нашей больницы, кажется, звать Троицкий, – вдруг став серьёзным, говорит Николай, – да, точно доктор Троицкий. Личность известная в нашем Ярославле.

– Если личность известная, тогда другое дело, – хохотнула Катя в кулак.

– Но Вы, мадам, не больно-то расслабляйтесь. Врачи – они все завзятые бабники, – Коля мельком оглядывается на доктора Троицкого. Видит, что тот не спускает глаз с Кати.

А в зале звучит трубный глас Перегуды:

– И сейчас мы особливо должны научить школьников чистописанию, потому что каждая клякса в тетради – это на руку империалистам. Чистописание, чистописание и ещё раз чистописание. И грамотность! Только высокообразованному народу по силам строительство нашего социалистического государства. За работу, товарищи!

Грома аплодисментов не последовало. Расчётливые мужики умеренно похлопали. Задали несколько вопросов, как всегда практичных: будут ли давать тетрадки и ручки для письма. Кто-то въедливый потребовал, чтоб перья для ручек были непременно медные, а не стальные как при Николае.

Комиссар по ликбезу, товарищ Перегуда, заверяет присутствующих, что тетради, ручки для письма и учебники будут нынче в школе. Наше социалистическое государство об этом побеспокоилось. Только на первое время родителям самим надо обеспечить чернилами детей.

Какой-то мужик, верно из тех, по-крестьянски прижимистых, степенно встал, огладил бороду и произнёс:

– А тетрадки и книжки во что обойдутся нам? Отрабатывать, или шо – деньгами?

На него зашикали из разных углов:

– Ты что не понимаешь? Сказано же, государство дарит…

Мужик сел, пробурчал недоверчиво: «Ишо посмотреть надо бы. Обещать-то все мастера».

Потом началось посвящение в октябрята. Перед кумачовыми столами появляется группа детей. Катя знала, что их отобрали заранее. Когда она спросила директора, почему в их числе нет её дочки. Николай Семёнович заметно смешался, проговорил как-то невнятно, что есть решение, только детей рабочих фабрики и беднейшего крестьянства.