Вернувшись в «Безумие», я застал Найтингейла в утренней столовой. Он накладывал себе кеджери из блюда на серебряном подносе — одном из тех, которыми Молли каждое утро упорно загромождает сервировочный столик. Подняв крышку другого подноса, я обнаружил там жареные колбаски и яйца-пашот. Иногда хорошим завтраком после бессонной ночи можно возместить несколько часов сна. На меня это тоже подействовало, и я отрапортовал Найтингейлу об убийстве в клубе «Граучо», но к колбаскам, впрочем, не притронулся. Тоби сидел у стола, вперив в меня сосредоточенный взгляд пса, готового с радостью принять любой кусочек съестного, который судьба, возможно, склонна ему подарить.

Когда в наше поле зрения попал трагически лишившийся пениса Сент-Джон, мы отправились к стоматологу-криминалисту, чтобы подтвердить, что данная травма была нанесена именно зубами, а не ножом или, скажем, миниатюрной копией медвежьего капкана. Стоматолог сделал максимально достоверный слепок зубов, оставивших этот след. Получившиеся челюсти были очень похожи на человеческие, только раскрывались шире и располагались словно бы вертикально. По его мнению, клыки и резцы больше напоминали человеческие, но ложнокоренные и коренные были необычайно тонкие и острые.

— Они принадлежат скорее хищному животному, нежели всеядному, — сказал доктор.

Хороший человек и дело свое знает, но я не мог избавиться от ощущения, что он считает, будто мы его дурим.

Это послужило причиной весьма необычного диспута на тему человеческого пищеварения, который не прекратился, пока я не сходил и не купил школьный учебник по анатомии и не объяснил Найтингейлу, что такое желудок, тонкий и толстый кишечник и как это все взаимосвязано. Потом спросил: разве он не проходил все это, когда учился в школе? Он ответил, что, наверное, проходил, но не запомнил, так как не мог сосредоточиться: его все время что-то отвлекало. Я спросил, что же именно, и он ответил:

— Регби и заклинания.

— Заклинания? — переспросил я. — Хотите сказать, вы учились в Хогвартсе?

Этот вопрос вылился в краткий пересказ истории про Гарри Поттера, после чего Найтингейл сказал, что да, он посещал школу для детей из особых семей со старыми магическими традициями. Но эта школа почти ничего общего не имела с описанной в книге. Найтингейл, правда, оценил квиддич, но у них в школе играли в основном в регби, и использовать магию на регбийном поле было строжайше запрещено.

— У нас был эдакий свой вариант сквоша, — пояснил наставник, — в него играли при помощи форм движения. Временами получалось довольно энергично.

Во время Второй мировой войны вооруженные силы реквизировали школу для своих нужд. К пятидесятым годам она вновь открылась для гражданского населения, но потенциальных учеников оказалось слишком мало, чтобы ее работа могла окупиться.

— И слишком мало осталось учителей, — добавил Найтингейл и надолго умолк.

Я решил больше не затрагивать эту тему.

Мы провели огромное количество времени в библиотеке, перелопачивая литературу в поисках упоминаний о vagina dentata. В процессе я наткнулся на книгу «Экзотика» авторства Вольфе. Подобно тому как Полидори знал все о страшных и неестественных смертях, Вольфе был крупным знатоком сверхъестественных живых существ и того, что доктор Валид называл «криминальной криптозоологией». Он был современником Гекели и Уилберфорса, знал все новейшие теории эволюции. Во введении к своей «Роли магии в обосновании псевдоламаркистского наследия» Вольфе утверждает, что изменения в живом организме, вызванные воздействием магии, могут впоследствии передаться потомству этого организма. Современным ученым эта теория известна под названием «наследование благоприобретенных признаков», и любой поддерживающий ее биолог обычно вызывает у коллег долгий заливистый смех. Сама по себе эта идея казалась довольно убедительной, но доказать свою теорию Вольфе не успел — во время поездки на воды в Сидмут он погиб от зубов акулы.

Мне подумалось, что эта-то теория и могла бы объяснить «эволюцию» многих существ, описанных в «Экзотике». Вольфе по какой-то причине не стал упоминать в своей выкладке genii locorum, духов места, которые (я-то знаю) наверняка существуют. Но было ясно, что если кто-то подвергается обширному и незаметному воздействию магии, которая к тому же пропитывает собой некую часть местности, то этот кто-то вполне может и физическую свою форму изменить по воле этой магии. Взять, к примеру, Батюшку Темзу и Матушку Темзу и даже Беверли Брук — ту самую, которую я поцеловал на перекрестке семи дорог.

Потомство наследует признаки, подумал я. Возможно, это и к лучшему, что Беверли Брук находится вне пределов досягаемости и не смущает мой покой.

— Если криминалисты-стоматологи подтвердят, что это то же самое существо, — проговорил я, — тогда можем ли мы предположить, что оно не естественного происхождения? Я хочу сказать, возникло при помощи магии? Тогда оно должно повсюду оставлять следы в виде вестигиев, верно?

— Но вы еще ни одного не обнаружили, — заметил Найтингейл, наливая себе еще чаю.

— Это так, — отозвался я. — Но если у нее есть некое убежище, где она проводит большую часть времени, — то, возможно, вестигии там накапливаются. Если это так, ее будет легче найти, а учитывая, что оба нападения произошли в Сохо, вполне возможно, что ее логово находится именно там.

— Сохо — большой район, — заметил Найтингейл.

— Лиха беда начало, — ответил я и кинул Тоби колбаску. Тот поймал ее в воздухе, исполнив техничный прыжок в высоту. — Что нам нужно, так это хорошо зарекомендовавший себя специалист по обнаружению сверхъестественных существ.

Мы дружно поглядели на пса, заглотившего колбаску не жуя.

— Нет, только не Тоби, — сказал я. — Есть еще кое-кто, и у него передо мной должок.

Когда я примирил между собой верхнее и нижнее течения Темзы, частью их мирового соглашения стал обмен заложниками. Чистое средневековье, но ничего лучше я тогда не смог придумать. Из лондонского контингента приближенных Матушки Темзы я выбрал кареглазую круглолицую Беверли Брук — а взамен получил Эша, с лицом голливудского актера, немытыми светлыми волосами и обаянием бродячего ярмарочного артиста. Его поселили в доме Матушки Темзы в Уоппинге, и он произвел там немалый переполох. В конце концов старшие дочери Мамы сбагрили его в «Генератор» — студенческий хостел, стоящий аккурат на границе между гопническим Кингс-Кроссом и богатеньким Блумсбери. Оттуда можно было также в случае чего быстро добраться до «Безумия».

Хостел стоял на месте бывших конюшен Тэвисток-плейс. Снаружи он был весь из себя георгианский, в абсолютно традиционном стиле, внутри же оформлен в казенных немарких оттенках, которые мы неизменно видим в детских телепередачах. Персонал носил форму — зелено-голубые футболки, бейсболки и профессиональные широкие сияющие улыбки. Последние при моем появлении несколько приугасли.

— Я пришел забрать его, — сказал я, и улыбки засияли с новой силой.

Я-то всю ночь работал, потом слегка вздремнул, принял душ и еще успел повозиться с документами, а Эша застал только что из постели. Он открыл мне дверь и стоял на пороге, завернутый в несвежее банное полотенце оливкового цвета.