— Но господин Салим раньше тоже был членом Мусульманской лиги, — возразил его собеседник. — А ведь ему разрешили заведовать магазином нормированных продуктов.

— И это глупо. Разрешение должен был получить Мангал, — не унимался старик.

Остальные за столом рассмеялись и заговорили все разом.

— Ну разве это подходящая личность, ваш Мангал? Он же нелюдим, он не сумеет ладить с начальством, он не сумеет ни провести собрание, ни выступить с убедительной речью… Он ни разу не появлялся в Найнитале, хотя здесь каждое лето собирается все общество…

— Да, теперь только эти качества принимаются в расчет, — сокрушенно вздохнул старик. — А сколько лет провел Мангал в тюрьмах, чтобы приблизить час освобождения страны. Сколько раз его избивали, сколько лет он ходил, одетый в грубый кхаддар? Сколько лет он не брал в рот ни капли вина, скольким людям помог и сейчас помогает, об этом теперь никто не вспомнит. Теперь самые надежные сторонники Конгресса — это те, кто сидит здесь в клубе, пьет вино и играет в «шестьдесят шесть»! — Голос старика гремел, и он повернулся к столику в углу, за которым играли в карты два министра.

— Господин Шарма, это не «шестьдесят шесть», это бридж, — заметил кто-то.

Старик рассмеялся полным горечи смехом.

— Да, теперь изменились не только люди, изменились также слова и их значение. И слово «конгресс» становится у народа синонимом «теплого местечка»… Вот поэтому я и бросил политику. Решил я поинтересоваться делами одного приюта, но бросил и это. Кажется, каким бы делом ты ни занимался сейчас, оно все равно ведет тебя к подъезду какого-нибудь министра…

— Да, вы ведь бросили приют. Я был опечален, когда узнал об этом. Что там у вас произошло, господин Шарма?

— Трудно сказать, что произошло. — Старик замолчал и принялся за апельсиновый сок. Перед его глазами появился наивный, простой и обаятельный образ той девушки из приюта. Где-то она теперь, все там, смирилась? Или сбежала?

Выходя из клуба, Нафис обернулась еще раз и посмотрела кругом. Каким реальным и в то же время каким призрачным и фальшивым был весь этот мирок! Какие сладкие мечты и какая горькая действительность. Все они были обычными людьми, но больше походили на движущиеся тени, на блуждающих духов, на потерявшие покой привидения, которые смеются, не зная чему, говорят, не думая что, тянутся к красоте, не отдавая себе отчета в том, что такое красота, проливают слезы, не подозревая, что такое горе.

Она вышла. Салман задержался у входа, с кем-то разговаривая. Нафис спустилась по лестнице и по берегу озера добралась до площади. Носильщики паланкина еще издали бросились к ней. Они хватали и отталкивали друг друга, переругивались и каждый старался обогнать других.

Неполная луна уже спустилась к самому краю неба и висела над горизонтом. Бледным неверным светом освещала она этих одетых в черные, бурые, серые лохмотья людей, на плечах которых покоился весь груз существования тех, кого она оставила в клубе, груз, возложенный неизвестно с каких времен и по какой день. Их натруженные руки взлелеяли таких, как она, под босыми ногами дрожала земля. Вместе с ними жили их музыка и танцы, их жизни, их вино и опьянение, их красота и их страсти. Вдали группа носильщиков разложила костер и сидела вокруг него. Слышалась печальная мелодия горцев. Песня уносилась далеко, отражаясь от зеленых вершин, и эхо ее заполняло собой все пространство.

Джавид тоже увидел уходившую Нафис. Он направился другой дорогой, наперерез Салману. Он подошел туда, где Нафис торговалась с носильщиками, и спросил:

— Ты домой, Нафис? Так рано? Ведь еще нет десяти.

Нафис испугалась его неожиданного появления, но собралась с духом и ответила, что ей надо идти, что мама не совсем здорова и Нилам тоже.

В это время подошел и Салман. Она видела, как он бежал, очень быстро, скользя по гальке. Салман остановился рядом с паланкином, вытащил из кармана брюк сигареты, протянул Джавиду. Из другого кармана он извлек зажигалку, дал Джавиду прикурить, закурил сам.

— Нафис, ты обратила внимание на старуху, которая продает на углу бетель?

— Не-ет, — протянула Нафис, усаживаясь в паланкин. Я никогда не обращала на нее внимания. А ты стал заглядываться на старух? В ней есть что-нибудь особенное?

— Видишь ли, у нее один глаз стеклянный. И сделан так искусно, что я сперва даже не заметил…

Нафис насторожилась и подняла голову. Значит, тот разговор слыхал и Салман? Но как это могло быть — ведь он без умолку разговаривал с Аминой?

— Ну а какое отношение к нам имеет эта старуха и ее стеклянный глаз? — только и спросила она.

Салман пропустил ее слова мимо ушей. Он обратился к Джавиду:

— Господин Джавид, у вас сигарета потухла. Держите зажигалку! Не надо много думать, господин Джавид. В мире плохо живется тем, кто много думает.

Ахтар открыла комнату брата и принялась за уборку. Вечером поднялась пыльная буря, и теперь все в комнате было покрыто густой серой пеленой. Юсуф встал очень рано и сразу же отправился по своим делам. Ахтар воспользовалась его отсутствием и принялась за уборку, торопясь сделать все до его прихода. Юсуф не позволял ей наводить порядок в его комнате.

У стены в комнате Юсуфа стояла кровать, покрытая набивным покрывалом ручной работы. У изголовья — стол. Слева — письменные принадлежности, справа — бритвенный прибор. Рядом на вешалке — брюки, рубашка и потертый шелковый халат. Ниши в стенах заставлены книгами. Книги лежали и на кровати, ими были забиты до отказа и обе тумбочки письменного стола. У кровати — еще один шкаф. В нем тоже полно книг. На стене напротив — портреты Галиба и Фаиза[24], а на другой стене у окна — большой портрет Максима Горького.

Ахтар подпрыгнула и хлопнула тряпкой по верхней полке с книгами. Ахтар была маленького роста и не доставала до полки. Сверху свалилось несколько книг, они упали на шкаф у кровати и увлекли за собой все, что было на нем.

— О, горе мне, — вырвалось у нее. Она присела на корточки и стала подбирать книги. Прежде всего она стряхнула пыль с альбомов и положила их на кровать, потом принялась за книги, упавшие со шкафа, затем подтащила стул. Забралась на него, поставила книги на место и еще раз посмотрела — так ли она расставила, как надо, не узнает ли Юсуф, что кто-то трогал его книги. Она уже собиралась спрыгнуть со стула, но тут шевельнулась занавеска на двери и приятный голос спросил, можно ли войти. Ахтар не сразу узнала Суман.

— Войдите, — чуть слышно ответила она и затаила дыхание. Неожиданно для себя она разозлилась на Суман. «Ничего себе, выбрала время для хождения по гостям… Как принимать ее в таком виде? Волосы растрепанные, одежда в беспорядке и еще сама, как слуга, вытираю пыль». Но Суман уже стояла на пороге.