будет! Вы мужественный человек, но следствию нужны не рыцарские жесты, а правда. — Я говорю правду! — снова засмущаюсь я. А ты мудро и назидательно станешь мне внушать: — Я вам верю, гражданин инженер. Но правда, как известно, вещь ужасно сложная и всегда объективная. Послушайте моего совета, да, в сущности, у вас нет другого выхода, напрягите память, проанализируйте все свое пребывание на указанном объекте: с момента вступления в должность главного инженера до несчастного случая. Анализируйте и себя и других! Может быть, происшедшее в этот день не было случайностью?

И вот он снова думает, глядя то в потолок, то в окно с решеткой, думает: кто, как, за что, почему?..

Следующий их разговор завершится тем же: «Думайте, думайте». Третий — тем же, но с существенным дополнением: девушка объяснит ему, что обыкновенно следователи спрашивают своих подопечных о том, в чем они виновны, добиваются признания, ищут детали, доказывающие их виновность. А она сейчас хочет от него прямо противоположного — чтобы он думал о том, в чем не виновен. Потому что она в отличие от него убеждена в том, что он не виновен. Это будет для него настолько неожиданно, что он попробует возражать, но она не даст ему говорить. — Нет, нет! — махнет она решительно своей красивой рукой. — Думайте! Вникайте! Переберите всех людей, свои отношения с ними… Насколько я поняла, у вас есть слабости, от которых нужно избавляться. Во всяком случае, вы не ангел. Но так или иначе, а рабочие страшно вас любят! — Это ему так польстит, что он, пожалуй, аж поперхнется. Потому что это словечко «любовь» между мужчинами, особенно между ним и теми, в горах, вовсе не принято. Но что-то, видимо, есть… Потом он поднимется, а она проводит его до дверей все с тем же добрым сестринским напутствием: — Вы не виновны, начинайте с этого. И думайте, думайте, думайте!

Буду думать, думать, думать…

Васко вздрогнул на постели, потянулся, сел, впился глазами в первую рамку решетки: а ты что скажешь, инженер Горанчев?

2

Он знал Горанчева со студенческих лет. В институте они не общались, но у Васко был земляк в министерстве, и как-то при визите «доброй воли» инженер Горанчев был ему представлен как «один из опытнейших в отрасли». Он узнал тогда, что коллега работал уже несколько лет на объектах, а недавно его забрали в главк, но чиновническая служба ему не по душе, «не хватает горящего напряжения стройки, которое дает человеку удовлетворение, учит оптимизму и теплому отношению к людям».

Когда Петринский кончил вуз и был направлен по распределению в Родопы, то пару раз встречал Горанчева на совещаниях и от него узнал, что тот снова вернулся к «живой жизни». Но дело было в другом: ему предложили уйти из министерства, было в его биографии «нечто темное», как слышал Петринский все от того же земляка. Отец Горанчева был адвокат, попал за что-то под суд. За что именно? Васко хватало собственных забот, да и не в его характере любопытствовать.

…Инженер Васко Петринский прошел через три горных объекта. Последние годы он ничего не знал и не слышал о Горанчеве. А сейчас прибыл, чтобы работать вместе, точнее, вместо него в качестве главного инженера. Тогда как Горанчев должен был теперь подчиняться младшему по возрасту коллеге и слушать его. Что-то на объекте не ладилось. «В чем там дело?» — пытался спросить он у начальства. «А это ты нам скажешь, когда там поработаешь, когда разберешься, что и как!» — улыбнулись ему, пожали руку и пожелали успеха.

Он застал бригаду как раз в обеденный перерыв. Несколько рабочих, голых до пояса, с коричневыми от загара спинами, резались в белот на солнцепеке. Другие просто валялись или спали в тенечке, на краю поляны. Транзистор тянул свое джазовое занудство. Ничего особенного, как на любом объекте, когда люди отдыхают. Поинтересней стало, когда он подошел к длинному обеденному столу. Возле стола, перед маленьким бараком с чистыми занавесками на окнах, медленно покачивался в шезлонге погруженный в какое-то чтиво мужчина в махровых плавках. «Интересно, а нет ли здесь и женского пляжа?» — подумал, подходя, Васко и нарочно задел большой дорожной сумкой вытянутые перед ним ноги. Человек в шезлонге взглянул на него, снял свои элегантные очки в темной роговой оправе, положил их вместе с книгой на землю и встал навстречу.

С преувеличенной любезностью двое мужчин пожали друг другу руки.

— Какая радостная встреча в нашем захолустье! Да это просто счастье! — Горанчев не изменил своему стилю. — Милости просим, коллега Петринский! Сейчас я оденусь! — Он подошел к окну, быстро достал и натянул на порозовевшую спину новую тельняшку.

Они уселись прямо на траве. Васко закурил, Горанчев отказался. Недавно опять бросил, последняя попытка спасти свои легкие от этой отравы.

— Как тебя занесло к нам? Какими судьбами? Небось отдыхаешь где-нибудь поблизости?

— К сожалению, нет, — серьезно ответил Васко.

— Начальство все думает, что нам отпуска вредны, — как всегда шутливо развел руками Горанчев. Он, наверное, долго бы еще развивал эту тему, если бы Васко не взял быка за рога:

— Меня прислали к тебе работать.

— Сюда? Зачем? — удивился Горанчев.

— И я спрашивал, зачем. Назначили без всяких объяснений: просто вызвали из «Сестримо», вручили документы, которые нужно тебе передать, и вот я здесь, собственной персоной. Голой ногой ежика не пнешь, не так ли?

— Но что они там думают, коллега? На одну электромагистраль — два инженера?! Только что, десять дней назад, был в Софии, и они ничего мне не сказали, кроме того, что всегда твердят: «Побыстрей! Побыстрей!»… Насколько я понял, все шло нормально.

Недоумение Горанчева было вполне естественно, но в его взгляде появилось подозрение.

— Можно посмотреть документы?

Петринский встал, достал из большого кармана сумки пачку бумаг, подал ему и снова сел. Горанчев начал их быстро перелистывать. Васко решил сказать ему прямо:

— Меня прислали главным на трассу, на твое место. — Тот не ответил. Встал, отошел на несколько шагов, словно ему надо было подумать, осознать нечто большее, чем было сказано. — Ты останешься здесь, — продолжал Васко, — как мой заместитель.

Горанчев оставил документы в кармане, взял с шезлонга белое, в желтую полосу полотенце, перебросил его через руку, как официант, и низко поклонился:

— А тебя они за какие грехи наказывают? — И прежде, чем Васко Петринский понял смысл этого шутовства, легко распрямился, как колеблемая ветром тростинка, и исчез в бараке.

Рабочие невозмутимо резались в карты, транзистор передавал новости… Горанчев вышел в летних брюках и новой куртке, неузнаваемый, с тонкой черной