– Понял? – отшатнулась.

– Понял, – вырвалось невольно. – Понял, Маруся.

Молодым постелили в Барбуляковой хате, потому что немец заупрямился – ни за что не хотел переселяться в Татьянкину. «Мало того что чужая баба рядом будет, так еще и в чужую хату поезжай!» – раздражался мысленно, когда Татьянка осторожно рассказывала, как хорошо и сытно будет им у Тараса Петровича с Ниной Ивановной.

– Хочешь, чтобы спился за полгода, – отвечал немец, и в конце концов библиотекарша нашла немало плюсов в перспективе жить в старой Барбуляковой хате. Не помрут, а там и Старостенко новый дом даст.

В шатре еще пели и галдели, когда Степа и Татьянка вошли в чистую комнату с новой деревянной кроватью на два спальных места, которую Нина Ивановна лично выбирала на базе кооперации. Степка сел на край кровати и вмиг протрезвел. «И что это я натворил?!» – так часто заморгал, что даже пришлось снимать очки и протирать стекла.

«Как же волнуется! – ужаснулась библиотекарша. – Наверно, никогда еще бабы у него не было и теперь вот не знает, что делать!» Подумала такое и еще больше ужаснулась – а сама ж?! Сама ж тоже никогда… Как же они управятся?..

Татьянка опустилась на мягкий стульчик у кровати, сцепила руки и нервно прошептала:

– Такие девки глупые… Вот пожелали, чтоб мы сегодня ребеночка зачали…

Немец дернулся, глаза поднял.

– А Маруся Лешкина… Маруся чего пожелала?

Татьяна напряженно рассмеялась.

– Не скажу…

– Э, нет! Скажи, – настаивал.

– И зачем? Это ж она мне говорила, не тебе…

– А я, получается, не при деле…

– Степочка, не обижайся. Такую глупость пожелала, что и говорить стыжусь.

Немец встал, вытянул из кармана сигарету и сказал:

– Ну, тогда пойду… Покурю.

Библиотекарша испугалась.

– Да ты что! Стыд… Да стой, ладно! Ладно, скажу…

Степка покрутил в руке «Пегас», но не спрятал. Снова сел на кровать. Татьянка смущенно ухватилась за край фаты, выдохнула, опустила глаза.

– Сказала: «Любовника тебе, подружка, хорошего желаю, потому что немец, верно, совсем ни на что не годится! Будет тебе вместо мебели».

– Что?! – Степка аж сигарету выронил. Встал, на месте топчется – а злость со стыдом выкручивают нутро. Очки поправил.

– Пойду… Покурю. – Татьянку, в пиджак вцепившуюся, оттолкнул. – Чего это ты?! Сейчас вернусь!

– Степочка! Не ходи! Не бросай меня в такую ночь… Умоляю! – плакала. – Зачем я тебе сказала? Зачем? Я ж ей не верю. И любовников заводить не собираюсь. Степочка!

Немец снова опустился на край кровати и сказал:

– Горилки хочу…

Через минуту молодые вдвоем сидели на новой двуспальной кровати и пили самогонку из большого бутыля, потому что всю горилку на столы выставили, а в Степкиной кладовой только самогонка и завалялась.

– Вот научусь… и буду любить тебя… как безумная, – путалась в мыслях молодая.

– Что-то ты меня все обещаниями кормишь – «буду» и «буду»… – зашатался молодой и упал на кровать.

Татьянка смерила его взглядом, стянула свадебное платье и упала рядом со Степкой.

– Вот прямо сейчас и буду! – заверила отчаянно смело.

– Хорошо. – Степка приподнялся на локте, не удержался – упал лицом на Татьянкины груди и попросил: – Татьянка, а ты можешь с меня штаны снять?

Татьянка усадила немца на кровати, и пока стягивала с него штаны, сорочку, он все смеялся как ненормальный:

– Слышь! Вот ведь я тебя не касаюсь! Правда? Не касаюсь… Ты сама все делаешь, а я – не касаюсь…

Библиотекарша раздела молодого, повалила на кровать, на той же нервной ноте сбросила с себя все, что осталось, упала рядом и прошептала:

– Делай уже, как можешь! Делай или умру!

Степка махнул головой и придавил Татьянку к постели.

– Ого! Да какой же ты тяжелый! – удивилась, потому что на вид Степка скорее воробьем казался, чем кабаном. Напряглась, глаза закрыла – страшно! – и вдруг охнула от неожиданной, острой боли, замешанной на незнакомых ранее желании и почти животной похоти. «Брехала, стерва!» – мелькнуло в голове, и библиотекарша попыталась сосредоточиться на собственных ощущениях, чтобы потом в деталях похваляться перед ракитнянскими девками, но возбуждение закрыло ей глаза и отрубило мысли.

– Степочка… – только и взвизгнула.

Маруся сидела на кожаном диване и сжимала в руках бусы из горного хрусталя.

– Маруся, хватит тосковать! Такая ты неприкаянная, словно тебя не дом новый ждет, а лачуга в степи! Собирайся уже, через час машину подгоню! – не выдержал Лешка.

Он заскочил с тока домой на минутку, чтобы проверить, как жена манатки собирает, а она сидит, как засватанная, и прозрачные камешки перебирает. Все новоселы в руках успели свои вещи в новые дома перенести, а Маруся тянет и тянет.

– А что за день сегодня? – она ему.

– Среда! – зубами скрипнул.

– В четверг переедем, – ответила. Камешки прозрачные отложила и пошла на кухню.

– Почему? – следом за ней.

– В четверг на новом месте во сне судьбу свою увижу, – говорит.

– Какой тебе еще судьбы? А? Муж у тебя есть, хата новая тоже, ребеночек, надеюсь, будет когда-нибудь… Чего тебе еще не хватает?

– Не сердись, – сковородку на плиту поставила, газ включила. – За один день новая хата не развалится.

– Один день?! – рассвирепел Лешка. – Ты мне вторую неделю голову морочишь – «завтра», «завтра»…

Смолчала. Глазами прожгла и стала лук резать.

– А пропадите вы все пропадом! – процедил Лешка и хлопнул дверью.

На улицу выскочил, в колхозный «бобик» вскочил.

– Выпить есть? – водителя спрашивает.

– Ну… – не знает, правду начальству говорить или соврать ради собственной безопасности.

– Давай уже! – потребовал, полста заглотил. – Поехали!

Маруся провела мужа взглядом, убрала сковороду с плиты и пошла в комнату. У раскрытого окна стала… Со дня Степкиной свадьбы месяц прошел. Месяц, как Маруся коралловое намысто не надевает. Закинула невесть куда, хрусталь – на шею, как удавку. Думала, освобождение, а оно что-то… Вот дом новый… Из окна лавки на улице не разглядеть. А немцу ж… Чтоб к открытому окну дойти, сто раз с соседями поздороваться нужно… Где уж конфетку на подоконник положить. Усмехнулась печально: что там выдумывать! Не ходит немец под окошко! Как Маруся женила его на горбоносой, так и перестал ходить. Забыл! Забыл… Правда и то, что и сама окошко почти не открывает. А так и лучше! Пусть так и будет. Пройдет все. Пройдет…