А я остаюсь внизу, до боли впиваясь пальцами в изъеденные морем перила и вглядываясь в ночь.

Остров где-то там. Совсем рядом. Надеюсь, он подарит мне хотя бы один ответ.

Тревогу я чувствую не сразу. Сначала усиливается ветер, взъерошивая мне волосы и бросая на глаза темные пряди, словно стремясь перекрыть обзор. Затем море, вздыбив волны, словно зверь шерсть, бросается на корабль и пытается сбить его с курса. Оттолкнуть от цели.

Когда разгорается шторм – на сей раз настоящий, с набежавшими тучами, ливнем и сверкающими молниями, – я так и стою у левого борта, крепко держась за перила. Лучше бы отойти, но кажется, если только на секунду расслаблю пальцы – сразу же попаду в холодные объятия моря.

Я слышу крики. На палубу высыпают матросы, выскакивают изо всех щелей, точно пчелы из потревоженного улья, и суматошно, но поразительно слаженно носятся от одного узла к другому. Снова поднимаются и складываются паруса. Я пригибаюсь, прячась от непогоды за фальшбортом[7], и рядом опускается на колени насквозь промокший Принц.

– Нам пора.

– Что?! – Я силюсь рассмотреть его лицо сквозь потоки воды, и, похоже, он вполне серьезен. – Кэп уже надраивает сходни?

Принц поправляет повязку – потяжелевшая ткань так и норовит сползти вниз.

– Нет, но готов пожертвовать нам последнюю шлюпку, не сорванную кракеном.

Да. Я тоже помню, что одна хлипкая лодчонка после битвы каким-то чудом удержалась в веревочной люльке, но если капитан думает, будто она нам чем-то поможет в такой шторм, то он безумен.

– Ты ведь шутишь? – говорю я, оглядываясь вокруг. – Он обещал доставить нас на остров!

– Он и доставил. Ближе не подойти. – Принц протягивает руку, находит на ощупь и сжимает мое плечо. – Погода испортилась не просто так. Это все остров. Защищается.

– Страж проснулся, хвостом махать! – раздается над нами крик капитана, и я вскидываю голову.

Он стоит совсем рядом: ноги широко расставлены, руки в боки, с полей шляпы ручьями стекает вода. Корабль кренится то в одну, то в другую сторону, и капитан легко подстраивается под этот ритм, ни на мгновение не теряя равновесия.

– Везет еще, мы в охвостье шторма! – снова кричит он. – В брюхо не лезть, дальше вы сами!

– Это безумие! – Я вскакиваю, судорожно цепляясь за перила, и вечерняя похлебка тут же подкатывает к горлу. – Эту вашу лодку в щепки разнесет!

– Значит, без нее идти, – отвечает капитан.

Я готова еще повоевать, но Принц встает, кладет руку поверх моей, вцепившейся в мокрое дерево, сжимает пальцы – и я захлопываю рот, уже полный морской и дождевой воды. И только теперь замечаю на его плече мой мешок. Очевидно, ход обратно в трюм закрыт, и если не сядем в шлюпку, нас просто вышвырнут за борт.

Собственно, и вышвыривают – заставляют спускаться по веревочной лестнице, которую так мотает из стороны в сторону, что я пару раз соскальзываю и обжигаю ладони. А когда ноги касаются дна лодки, едва успеваю присесть и вцепиться в скамью.

Принцу не легче, хотя он идет вторым, и внизу я помогаю ему не промахнуться мимо цели.

Наконец мы сидим в крохотной по сравнению с кораблем посудине, раскачиваемся на ветру и тщетно пытаемся вычерпать успевшую набраться в шлюпку воду. А наверху темные силуэты матросов спиливают веревки.

– Верная смерть, – шепчу я, но Принц слышит.

Или думает о том же.

– Выживем, – заверяет он, а затем мы срываемся в пропасть.

Последнее, о чем я думаю, прежде чем вылететь из треклятой лодки и с головой погрузиться во мрак и холод бушующего моря: благо Охотник за нами не увязался.

Может, хоть он тебя остановит, если мы с Принцем не выплывем.

Отверженным может стать любой, кто не найдет своего места среди людей, говорила матушка. Мол, мы сами изгоняем всякого, кто на нас не похож, а потом дивимся его враждебности.

Я долго думала, что мы тоже отверженные, раз живем в лесу. И винила в этом тебя.

Боль в щеке такая, будто ее пропороло насквозь, и кажется, я могу языком изнутри нащупать сделавшее это острое лезвие.

Со стоном переворачиваюсь на спину, поднимаю вялую руку и осторожно касаюсь лица… Раны нет, только мелкие камешки, что намертво впились в кожу. Видимо, я слишком долго лежала на боку. Стряхиваю, отдираю это крошево, затем вынимаю щепки из окровавленных и обожженных ладоней – я до последнего цеплялась за обломки лодки, лишь бы касаться хоть чего-то твердого и знакомого в этом убийственном водовороте.

Одна пережеванная морем дощечка все еще лежит рядом, и когда я с трудом встаю, отряхиваюсь и делаю шаг в сторону, требуются все силы, чтобы не прихватить ее с собой.

Берег залит лунным светом, таким ярким, что от солнечного его отличают лишь холодные серебристые отблески. Огромный голубой шар висит так низко, точно вот-вот окунется в воду. Волны мирно и лениво накатывают на гальку, ветер едва шевелит волосы, корабля на горизонте не видно. Будто я сюда с неба упала и не было окрест острова никакого шторма или же закончился он давным-давно.

Я какое-то время брожу вдоль берега, надеясь отыскать Принца, но не рискуя его окликать, ибо лес, черной стеной вздымающийся к небу буквально в сотне шагов от кромки воды, не внушает доверия. Я кошусь на него беспрестанно и порой не то замечаю, не то выдумываю мелькающие среди необъятных стволов алые огоньки звериных глаз.

Принца здесь нет – уже нет, – зато есть его жилетка. Встреча со штормом ее не пощадила, окончательно истончив и разодрав и без того ветхую ткань. Да и вообще она выглядит так, будто пролежала на прибрежной гальке не один день, омываемая всеми приливами и отливами. Половая тряпка, а не одеяние самого олвитанского принца.

Но одежда лишь метка, главная находка – выложенная поверх нее стрелка из камней. Простое и однозначное послание: Принц был здесь и ушел.

В лес.

И туда же тянется нить моей связи с Кайо, тонкая и дрожащая от долгой разлуки. Похоже, слишком долгой, хотя солнце не успело взойти, а я – проголодаться.