— Еще две.

— После второй жди меня на парковке.

— Зачем?

— Организуем тебе временное жилье.

— А где?

Я смущаюсь, отгоняя внезапную мысль. Ну не возьмет же он меня к себе домой, да и жить под одной крышей с мужчиной — это слишком. Тем более с Графом. Это действительно дорога в пропасть, которая с момента, как родители узнают, будет только расширяться! Они же ненавидят его! Но за что?

Смотрю на мужчину, выпивающего свой чай, и внезапно осознаю. Мама с папой всегда отзывались о нем негативно, мелочно перемывали косточки, но ни разу так и не произнесли вслух истинную причину своей неприязни.

— Станислав Юрьевич, — решаюсь спросить у него, — почему вас недолюбливают в научном обществе?

Он застывает с чашкой в руке и удивленно на меня смотрит. Черт! Что я такого сказала?

— Разве меня недолюбливают?

Его изумление настолько искреннее, что вгоняет меня в краску. Щеки вмиг загораются, и вскоре я понимаю почему. Взгляд. Он смотрит прямо в душу. В ясных карих глазах отражаются открытость и спокойствие. В них столько силы, уверенности, умиротворения… Если соединить их с заботливостью и вниманием, которым он так неожиданно меня окружил, то можно безвозвратно нырнуть в пучину, влюбиться или еще чего… Боже, о чем я думаю?!

— Мои родители часто о вас отзывались не с лучшей стороны, особенно после разрыва с вашей женой… — Он хмурится. — Простите! Я не говорю это с целью вас обидеть, и знаю, не мое это дело, не надо совать нос в…

— Ника. — Станислав Юрьевич улыбается, а потом тихо смеется. — Успокойся. Тебе нельзя волноваться, иначе толку от таблеток будет середина бублика.

— Извините. Во всем виноват жар. Я бы не стала лезть в чужие проблемы.

— Все в порядке. Доедай суп и пойдем. Сможешь отсидеть две пары? — Киваю. — Вот и хорошо. Но если почувствуешь себя плохо, звони.

— А…

— Запиши номер.

Он с улыбкой диктует цифры и, пока я краснею, вбивая его имя в контакты, заказывает нам обоим пирожные. Возможно, дело в моей болезни, но меня все время бросает в жар. Впервые не знаю, куда деть глаза, как избавиться от проницательного взгляда, от непристойных мыслей, желания пересесть поближе и снова получить дозу обнимашек. Наверное, так выглядит нехватка человеческого тепла и участия. И так люди находят того, кому хотелось бы раскрыть душу.

Я думаю об этом во время пар и большой перемены. Яковлева недовольно косится на меня, все время дергает с вопросами, а узнав про температуру, с паникой настаивает на походе к врачу. Мой отказ ее не удовлетворяет, и она решает взять инициативу в свои руки. Но когда во время лекции по математике к нам заглядывает Станислав Юрьевич и, извиняясь, передает Григорьеву постоянное расписание, то одногруппница напрочь забывает о моем плохом самочувствии. Теперь ее мысли занимает куратор.

— Какие у него губы, а глаза… Ника, ты видела эти глаза? Он похож на миллиардера с журнала Форбс!

— Тебе напомнить сколько в том журнале стариков? — невольно смеюсь с ее сравнения.

— Тьфу на тебя! А как же этот, Цукерберг? Молод и входит в десятку самых богатых людей мира.

— Ты забыла слово “женатых”.

— Тишина в аудитории! — Профессор Зуев делает нам замечание, и мы обе замолкаем. Правда, до конца пары я продолжаю наблюдать за ней, замечая то мечтательность, то решимость, а то и вовсе хитрую ухмылку.

Не могу сказать, что меня это не беспокоит. Хватает одной лишь картины, где Станислав Юрьевич обнимает ее или, хуже того, целует, и тяжесть сдавливает грудь. Мне определенно это не понравилось бы.

Я покидаю лекционный зал спустя несколько минут после звонка. Несмотря на принятые лекарства ощущаю головокружение и лихорадку. Ох, лишь бы не доставить ему проблем.

На парковке ко мне подходит Елена Григорьевна, заведущая нашей кафедрой, которая подъезжает сюда минутой ранее. Она спрашивает, не был ли кто из нашей группы у Вишневского? Я с неохотой рассказываю о своем визите к нему, пытаясь описать его не слишком бодрым. И все бы хорошо, после короткого разговора можно было бы и уйти, но она заговаривает про ночные гонки и внезапно просит меня не пятнать честь своих родителей и университета. Если бы не плохое самочувствие, то я несомненно бы ей нагрубила. А так говорю лишь, что приняла к сведению, и направляюсь, куда глаза глядят. Знаю, что Станислав Юрьевич будет ждать, но чувствую, из-за встречи с куратором на меня повесят еще и ярлык “шлюха”. Злые языки страшнее пистолета. Не хотелось бы испортить ему репутацию.

Он звонит, когда я уже вовсю реву, сидя на лавочке в парке. Ветер с яростью хлещет в лицо и проникает сквозь тонкую курточку. Неподалеку гуляет с коляской молодой отец, а кроны деревьев редеют, раскидывая вокруг желтеющую листву. Вроде красиво, но все равно хочется плакать.

— Да, — говорю более-менее спокойным голосом.

— Вероника, ты где? Я уже минут двадцать жду тебя на парковке.

— Станислав Юрьевич, спасибо, но я выкручусь сама. — Неосознанно всхлипываю. — Спасибо за лекарства и обед.

— Где ты?

— Станислав…

— Валевская, отвечай, — цедит он сквозь зубы, а я не понимаю, почему он злится.

— В парке, который рядом с университетом, — шепчу в трубку.

В ответ доносится мат, и я окончательно теряюсь. Не говоря больше ни слова, куратор завершает звонок, и мне кажется, так даже лучше. Может он и не приедет…

Но моим надеждам не суждено сбыться. Он появляется на краю аллеи уже спустя минут десять и грозной быстрой походкой подходит ко мне. Ни слова не говоря, укрывает своим пальто, проверяет, насколько горячий лоб и уводит за руку на выход.

— Станислав Юрьевич, — тихо произношу его имя охрипшим голосом, но он не слышит из-за ветра. А противостоять нет сил. Не хочется. Слишком уютно в его одежде. Слишком тепло от его руки. Слишком приятно от хмурой заботы… Почему-то до слез.

Когда мы оказываемся в машине, я не слышу ни единого упрека. Мужчина медленно выдыхает, затем рычит мотор, и колеса плавно трогаются с места. Кажется, будто этот момент очень значимый в моей жизни, его надо запомнить до мелочей, но из-за качки и плохого самочувствия, я вскоре засыпаю, сквозь полуприкрытые веки успевая заметить, как играют его желваки.

Граф

Вероника лежит в моей постели. То, чего я не мог представить даже в своих самых смелых фантазиях, сегодня сбылось. Впрочем, это была необходимость.

Едва я привез ее к себе домой и попытался привести в чувство, как она заметалась, затряслась и начала тяжело дышать. Жар никак не сбивался. Таблетки не помогали, да и я испугался. Кто знает, где именно она ночевала, и насколько там было холодно… Пришлось звонить в скорую помощь, в полной мере осознавая, что сам не справлюсь, изведусь в неведении и переживаниях. Однако мне посоветовали семейного врача из поликлиники, а Нике повторно дать жаропонижающее. Столбик термометра на отметке тридцать девять их не убедил.