— Сережа! — Мама прикрывает руками рот, и я впервые за долгое время вижу ее в слезах.

— Молчи! Мне через три дня снова ехать на международную научно-практическую конференцию. Ребята из двадцати стран будут ждать от меня наставлений, а что я им скажу, если по новостям показывают, как моя дочь с полуголым задом машет флагом? Или того хуже, трясет сиськами перед какими-то стариками!

Я прикрываю глаза и пытаюсь хоть на какое-то время уйти в себя. Он прав. Неважно, какой он на самом деле отец, важно то, какая я дочь. И я не оправдала их надежд.

— Что ты ревешь?! — Видимо, нотации только начинаются, потому как папа подходит к бару и достает ополовиненную бутылку с виски. — Давай, расскажи мне, что я о тебе еще не знаю? Может у тебя и хахаль есть? После последних новостей сомневаюсь, что ты с кем-то остановилась на стадии поцелуев! Блять, какого хрена ты не родила мне сына, Алла? — Он берет из шкафчика стакан и плескает в него янтарную жидкость. Потом присматривает и заливает до краев. — Так и знал, что бабу растить — себе дороже.

Я сглатываю и ощущаю прилив небывалой боли. Только во время ссор можно услышать истинное отношение человека к тебе. Сколько бы он твердил о любви, какую бы обиду не таил, если опустился до подобных заявлений, то ты мало что для него значишь. И да, в горячке можно много чего наговорить, но потом подойти и извиниться…

Папа никогда не умел извиняться. Он вообще не умел слушать. Впрочем, как и мама. Хотя сейчас, стоя на кухне и смотря на дрожащую мать и развалившегося на стуле злого отца, я кое-что четко осознаю. Она выполняла всё, что он ей говорил. Все ее требования учится, забить на мечты и прочее — это попытка угодить отцу. Уверена, будь на моем месте сын, он почувствовал бы тоже самое, если бы сам не влюбился в дело отца. С таким отношением, вряд ли это произошло.

Почувствовав укол в сердце, я словно во сне хватаю рюкзак, чтобы направиться к себе. Но стоит мне снова дотронуться до конверта, как щеку жжет от яростной оплеухи.

Не будь рядом опоры, то я несомненно упала бы. Видимо, обидных слов мало, и папа решает опуститься ниже меня.

— Не смей их брать в руки. С этого дня даже не думай о чем-либо другом, кроме учебы. И не дай Бог, я увижу рядом с тобой хотя бы одного мужика…

Давя в себе рыдания и понимая, что так больше не смогу, я делаю вид, будто выхожу в коридор и направляюсь к себе, а сама, пока он отвлекается на очередной стакан, тихо надеваю кроссовки и, прежде, чем родители успевают понять, что произошло, выбегаю из квартиры. В спину доносится окрик мамы, но из-за обстоятельств, которые небывалым грузом лежат на моих плечах, из-за чувств, давящих грудь, не оборачиваюсь и не останавливаюсь. Не могу.

Граф

Жизнь парадоксальна. Вчера она сулила тебе удачу, богатство, семейное благополучие, а сегодня ты стоишь у дверей ЗАГСа и ждешь своей очереди на развод. Я думаю, что ненавижу свою жену, готов в любое мгновение поставить подпись и навсегда расстаться с ней, вычеркнуть из прошлого, закрыть дорогу в будущее… Но стоит увидеть ее, и уверенность начинает колебаться. С каждым ее шагом, моя ярость утихает, и когда я уже чувствую знакомый душный аромат, могу протянуть руку, дотронуться до белой бархатной кожи, заглянуть в большие серые глаза, то она исчезает вовсе. Злости больше нет. Остается только пустота.

Да, я мужчина. Мне следует быть сильным и непоколебимым. Но прежде всего я человек, и мне не чужда боль. Наоборот, я весь переполнен противоречивыми эмоциями. Хочется всего и сразу: то сомкнуть пальцы на ее шее и обрушить на нее всю свою обиду, то порывисто обнять, ощутить прежнюю душевную наполненность и уверенность в будущем. Вот только я продолжаю стоять, словно каменное изваяние.

Аня дежурно улыбается, словно перед ней просто знакомый или чужак. Я возвращаю ей такую же мертвую улыбку, которая не более, чем условность.

— Идем? — спрашивает она.

— Там сейчас другая пара.

— Хорошо, подождем.

Ее удаляющиеся шаги меня успокаивают. Чем дальше женщина, делившая со мной постель, будет находиться, тем легче потечет время. А оно, как известно, способно притупить любую боль.

Черт! Я не могу отвести от нее взгляд, Смотрю на строгое, но чертовски сексуальное платье, выглядывающее из-под пальто, и пытаюсь вспомнить его, листаю перед внутренним взором гардероб и не нахожу ничего похожего. Значит, купила совсем недавно. А прическа все та же… Может, она не отпустила прошлое? Может, так же как и я, хочет все вернуть, но не знает как?

Я допускаю вероятность ее раскаяния, но холодные серые глаза возвращают меня в небес на землю — ей плевать.

Хочу курить.

Руки сами ныряют в карманы, достают оттуда пачку, но в этот момент пожилая пара выходит из здания, и мне приходится отложить затяжку.

Процедура развода проходит словно во сне. Все это время я себя одергиваю, чтобы не смотреть на все еще любимую женщину, но взгляд сам ее находит. Он знает каждый ее изгиб, помнит все тридцать четыре родинки, готов нарисовать образ с любого ракурса, но разве это сейчас важно? Ей — нет.

Я ставлю размашистую подписть и отказываюсь от того, что до сих пор меня сводит с ума. От той, что влезла под кожу, стала единым целым со мной, соглашаясь разделить горе и радость. А в итоге…

Аня улыбается. Она выглядит довольной, счастливой и свободной. Неужели брак со мной настолько ее сковывал? Когда я, бл*ть, оступился?! А главное — где?

Эти вопросы навсегда останутся без ответа.

Она встает и выходит первой. Глухо стучит каблуками по ковру и покидает комнату. Я смотрю на женщину, сидящую напротив, и замечаю в ее манерах кокетство. Все, абсолютно все, даже глубоко замужние, способны изменить своим принципам и переспать с понравившимся мужчиной. Ну не суки, а? Медленно выдыхаю, и больше не глядя на переспелую ягодку в вишневом костюме, покидаю здание ЗАГСа.

А там, во дворе, вижу их. Мою Аню и Буткова. Она смеется, берет его под руку и что-то бурно рассказывает, удаляясь по аллее.

Мне становится смешно, и я тоже беззвучно трясусь. Однако хватает одного взгляда на затянутое серыми тучами небо, и нервная дрожь ломает пальцы. Теперь хочется выдуть всю пачку сигарет, однако уже первая падает на каменный пол. Матерюсь. От бессилия. От того, что уже ничего не изменить. Матерюсь так, как не делал этого раньше, потому как всего несколько минут назад я обрезал последнюю нить, связывающую нас. Теперь неважно, как сложится жизнь. Не приму. Не дам нам больше и шанса. Я мужчина. Я не могу быть слабым.

Надо отвлечься. Звоню Сереге, но тот не отвечает, видимо, продолжая дрыхнуть после вчерашней пьянки. В лабораторию идти не хочется — в таком состоянии только что-нибудь испорчу, домой тем более — там есть все шансы сойти с ума. Остается университет. Буду играть роль примерного куратора, заботящегося о половозрелых детках, которые уже сами могут рожать и становиться отцами. Вспоминаю Валевскую и еще раз матерюсь. Еще одна с…