умеющие говорить на этом языке, интересующиеся какими-то, возможно, интересными вещами, были ей совершенно неинтересны. С возраставшей тоской она вспоминала тихую и неторопливую жизнь бывшего НИИ, их обычные разговоры о новых помадах и мелких происшествиях в маршрутке, обмены пробниками из журналов, жалобы на невнимательного друга, на растолстевшего мужа – уютный женский треп. Позвякивают ложечки в чашках, кто-то принес шарлотку. А вы знаете, что с грушами еще лучше? А я добавляю орешков сверху. А я кладу яблоки вниз и потом переворачиваю. Это получится французский пирог. Фраза уходит вслед за паром из чашек, потому что никто не был во Франции, можно умничать, сколько угодно. Там она была на особом положении: москвичка, не нуждающаяся в деньгах, любовница главного, выпускница МГУ, королева, короче. А здесь она даже одевается не так: что не так, чувствует, а как так – не понимает. Ну, парни все в джинсах и пиджаках, многие с цветными шарфами на шее (Артем бы вытаращился), а вот девчонки… Она дома попыталась так одеться, крутилась перед зеркалом, потом подумала: к черту. Почему я должна под них подделываться? Чем я хуже? И кто сказал, что нужно интересоваться политикой или, там, следить за модой? А я вот не хочу.

Мать видела, что с ней что-то не так. И хоть была постоянно занята, попыталась поговорить.

– Неужели ты скучаешь по газете? – спросила она.

Лидия пожала плечами, мысленно удивившись материной прозорливости.

– Лидусь, но ведь там было так скучно. Болото какое-то.

– А может, мне это и надо. Чтобы болото. Я, мама, может, лягушка?

– Царевна-лягушка? – уточнила мать, и это уточнение настолько в ее духе, что Лидия рассмеялась.

Мать молчит немного.

Вздыхает.

– Все наладится. У меня тоже времена были – не дай бог.

– Ты рассказывала.

– Сирота… А потом я квартиру в стене нашла, смешно, правда?

– Смешно.

– Я, наверное, единственный в мире человек, который нашел в стене квартиру.

(Эта история особенно восхитила Артема во время их единственного семейного ужина).

– Мамуль, это была кладовка, очевидно, – в тысячный раз говорит Лидия.

– Какая кладовка? Если бы это была кладовка, она была бы на плане БТИ!

– Ну да, точно.

– А как мне было трудно, когда я пошла работать, а тебя в садик не брали? Я тебя сажала в мешки с картошкой, ты там этой картошкой и обедала.

(«За такие фантазии лишают родительских прав» – заметил Артем).

– По-моему, я все-таки ходила в садик, мамуль.

– Да! Все изменилось за один день! Такое чудо, я уж не знаю, как это объяснить.

– Что чудо, мама? Что меня взяли в садик?

Лидии часто кажется, что мать придуривается. Она и теперь внимательно смотрит в ее покрасневшие глаза. Они выглядят уставшими, мать не выспалась. Уколола жалость: пожилой человек. Наверное, ей хочется, чтобы дочь взяла на себя заботу о семье. Она боится, что Лидия уволится, вот и шутит. Отвлекает от грустных мыслей.

И на следующий день Лидия снова сидит в ненавистном офисе. Располагается он на Плющихе и занимает трехэтажный особняк. Это штаб-квартира хозяина. На третьем этаже частные апартаменты. Хозяин там редко появляется, у него домов и квартир столько, что за всю жизнь не объедешь.

Иногда он проходит по коридору – высокий, подтянутый. Одет с иголочки, видать, любит это дело. За ним обязательно бежит новая любовница.

– Смотри, – говорят за соседним столом. – У босса чек выпал, я подобрала. Они вчера пошли к другу на день рождения и, видимо, заезжали в «Крокус», покупали запонки. Видишь? Тридцать пять тысяч евро. Запонки! А?

– Ну-ка, ну-ка… Ни фига себе! Хорошо иметь таких друзей, как наш босс.

– Тридцать пять тысяч евро!

– Ничего удивительного. Он каждой любовнице покупает по квартире. А если учесть, что они у него каждый месяц новые, то можете себе представить…

– А что жена?

– А что жена. Жена в Швейцарии.

– Чем он все-таки занимается? Мне как-то этот проект с доступным жильем доверия не внушает.

– Он финансист.

– Нет, он не финансист. Он торгует трубами.

– Сделал пять миллиардов на торговле трубами?

– Почему пять миллиардов?

– Это его состояние, согласно журналу «Форбс».

– Говорят, этот «Форбс» вечно врет… Они там сами платят, чтобы им пару миллиардов прибавили.

– Три миллиарда – тоже неплохо.

– Почему три миллиарда? Сказали же, пять.

– Ты дура, что ли?

Разговор захватывает и других сотрудников. Лидия же молчит. Лидии видно с ее места, что хозяин зашел в соседний кабинет и быстро подписывает бумаги, принесенные секретарем. Хозяин – единственный здесь, кто ей симпатичен. Он энергичный и все делает на бегу. Его миллиарды заслуженные. Он успевает за день столько, что десять человек не успеют. Он даже любовниц успевает ублажать, а ведь ему пятьдесят лет. Артему сорока не было, а он уже не мог. Или врал, что не мог? Наверное, врал, чтобы сказать потом: «Мы просто дружим».

Эти мысли наводят тоску, и она возвращается к хозяину.

Ведь это надо иметь силы, чтобы так одеваться, чтобы выбирать себе одежду, не лениться ее выбирать. Чтобы пристрастно питаться – не чем попало, а лучшим. И летать по миру. И еще успевать заниматься этим дурацким проектом. Проект не требует от хозяина особого времени, но хоть какого-то времени он требует: вон он уже пять минут только бумаги подписывает. И ему этого времени не жалко.

Все ему любопытно. Он и сейчас подписывает бумаги, а сам вслушивается в то, что говорят в соседней комнате. Вряд ли его волнует, что о нем думает всякая мелюзга – ему просто все интересно.

Он даже улыбается, слушая их версии, а перо в его руке летает так, что золотые искры скачут по кабинету.

– А вы знаете, что еще три года назад он был никем?

– Неправда. Он кагэбэшник, и в девяностые годы он курировал экспорт оружия.

– Неправда. Еще три года назад он был владельцем овощной палатки.

Комната замирает на несколько секунд и взрывается хохотом.

– Палатки!

– Я вам клянусь!

Лидия наслаждается зрелищем. Хозяин в кабинете даже подписывать стал медленнее – ему нравится про палатку. Какой молодец! Он находит удовольствие даже в самых мелких вещах. Он выпивает жизнь до капли, он любит жить. Это редкость для русского…

– Я вам говорю: три года назад он был полным неудачником. А потом все изменилось, как по волшебству.

– И что же произошло?

– Ну, не знаю… Провернул что-нибудь.

– Ты думаешь, что говоришь? В наше время невозможно заработать три миллиарда.

– Почему три-то? Пять.

– Да отстань ты, какая разница! Тебе что три, что пять, что сто тысяч. Ты их в руках-то