Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А еще мало кто из живых не задумывался о смерти, потому и Горан не соврал, будто Навь ее манила. Она всех манит. Она честнее; и условностей в ней нет. Она — мир отдыха и счастья. Явь же для испытаний создана. Наверное.
Ольга не могла знать, что в книге Рода написано. То лишь старшие его сыновья ведали. Однако чувствовала и верила, будто так, как представляла, и есть.
Что касалось змия, то он действительно ушел… хотя слово «уполз» подошло бы лучше. Горан не появлялся уже три дня, а Ольга страдала от одиночества и бездеятельности, впервые за невесть уже сколько лет не в силах занять себя хоть чем-то. Чары по-прежнему были ей почти недоступны, а то, что удавалось, не хватило бы даже на зарабатывание куска хлеба на ярмарке. Еда, питье, лекарства сами возникали на столе. Опочивальня словно угадывала мысли пленницы и стремилась предоставить ей все необходимое. Возможно, не просто так Ольгу поселили именно здесь.
Ее мучила неизвестность, а еще — скука. Привыкла она к змию за несколько лет и теперь отчаянно не желала и хотела его появления: одновременно. Противоречивые чувства Ольга называла дурацкими, но избавиться от них не могла.
К счастью, она начала вставать раньше, чем решила убиться головой о стену, и сумела добраться до книг. Они скрывались за золотой завесой, какую и не заметить, если не подойти очень близко. Стена и стена, но стоило приблизиться вплотную — и вот — фолианты, свитки, манускрипты, чертежи и гравюры. Они лежали на полках, занимавших всю стену с противоположной стороны от окна. А какие там были книги! За один том чаровнической геометрии она могла бы отдать правую руку.
Здесь нашлись и легенды, и истории, и исследования с философией, но больше всего — томов по чаровничеству. Не все время Ольга сидела в тереме безвылазно. Странствовать ей нравилось и не только по Руси. Хотелось ей и на прочий мир глядеть. На слонов индийских, птиц с огромными хвостами, на жар-птиц похожих, единорогов с китами. Была и в Царьграде, и в Риме. Суматошные то города оказались, недобрые. Особенно к людям русским, славами обзываемыми, — рабами по ихнему наречию. На вековечные льды любовалась, на пики красных гор и фонарики, что запускали в небо люди с хитрыми раскосыми глазами. Ольга собрала неплохую библиотеку, но вся она, едва уместившаяся в тереме, по ценности не сравнилась бы и с тремя самыми тонкими переплетами, находящимися здесь. А еще в отличие от терема, который Ольга так и не сумела оживить, несмотря на все свои старания, дворец Горана оказался разумен (и, похоже, пленница его искренне забавляла). Прочие обитатели либо привыкли к его чудачествам, либо от природы не обладали достаточным чувством юмора. Ольга же каждый раз искренне удивлялась нависшим над ней предметам (пусть и кувшину с водой, грозящему опрокинуться прямо на голову) и смеялась шуткам, которых точно не стерпела бы от существ обычных. Обижаться на живой дворец — настоящее чудо расчудесное — она не могла и даже не злилась на то, что большинство ее заклятий не удавались.
Дверь открылась без скрипа, однако она, кажется, и во сне почувствовала бы присутствие Горана (кстати, вроде бы и чувствовала — ночью).
Ольга тяжело вздохнула и крутанула запястьем, в единый миг гася кружащие над головой разноцветные искры: как блуждающие огоньки на болоте. Сегодня она пробовала взывать одновременно к нескольким стихиям, следуя советам, описанным в одной из книг. Результат вышел не совсем такой, какого она хотела, сил пока не хватало, но учитывая, что все чаровники, известные в людском мире, если и могли обращаться к нескольким стихиям, то последовательно, попытку можно было счесть удачной.
К тому же огоньки понравились Дворечику — как ласково называла Ольга — белке-не белке, змейке-не змейке, птичке-не птичке, а всему вместе. У него имелись радужные крылышки, рассыпавшие разноцветные искры, узкая курносая мордочка с большущими глазами, лоснящийся золотой мех и целых пять хвостов: пунцовый, лазоревый, сиреневый и серый, последний постоянно цвета менял. Сейчас она буквально кожей чувствовала его одобрение, даже в комнате стало светлее. А еще Дворечик наконец-то (и нескольких дней не прошло!) исполнил ее требование по поводу нормальной человеческой одежды, а не одеяний в пол, платьев, халатов, либо какого-то совершенно неописуемого непотребства. Горан в «непотребстве» умудрялся выглядеть величественно и неожиданно красиво, а Ольга самой себе казалась разряженной куклой малолетней дочки ткача-басурманина: ярких тряпок хоть отбавляй, а вкуса никакого.
— Доброе утро, мой змий, — равнодушно поприветствовала Ольга. Голос прозвучал отрешенно, хотя сердце подпрыгнуло к горлу и забилось пойманной птицей.
— И тебе, моя чаровница, — сказал Горан, входя в опочивальню. — Зря развеяла, было… красиво.
Почему-то эти слова отозвались в душе гордостью и какой-то странной досадой. Ольга задержала дыхание и мысленно выругалась. Противоречивость чувств, одолевавших ее в последнее время, приобрела какую-то болезненность. Наверное, испытывай она острое желание уйти отсюда, никто не воспрепятствовал бы побегу. Вот только куда ей податься? В терем возвращаться пока нельзя: лишь новых ворогов привлечет. Люди ее не примут. Русь, конечно, большая, можно и на Ладогу к тятеньке под крыло, да только не хотела Ольга жить по-прежнему: ни женихов непрошеных, ни девок-прислужниц, ни бесконечной болтовни ни о чем за никчемными занятиями.
За море отправиться? Так хрен редьки не слаще: везде простые люди живут почти одинаково. Королям и раджам прислуживать да интриги плести, как у всех властителей заведено не иначе развлечения ради — скука смертная. У чужеземцев с запада вообще народ на кострах жгут, коли отказывается поклоны навязанному богу бить али дар не скроет.
Уйти к соседям? К тем же русалкам, например? Они примут, хотя чаровничество считают чем-то грубым и некрасивым, но при одной лишь мысли об этом Ольге хотелось поежиться. Жить среди них?.. А чем здесь хуже?! Да и делать что? Венки плести да косы