— Что мне сделать, чтобы вы передумали?

— Я не передумаю.

— Но должно же быть что-нибудь, что я мог бы сделать. Или дать.

Она прикусила губу.

— Вы полагаете, что мои милости могут быть куплены?

— Смысл не в том, чтобы купить ваши милости, а в том, чтобы доказать мою искренность. Рыцари прошлого совершали невероятные подвиги, чтобы доказать, что они достойны служить своим дамам. Назовите что-нибудь, — все что угодно — и я добуду это для вас.

— На «Родезии»?

— Это большой океанский лайнер, перевозящий тысячу пассажиров, если не больше. Вполне возможно, что на судне имеется все, чего бы вы ни пожелали. Или что-нибудь достаточно близкое.

«Но если герцог преподнесет мне ископаемое чудовище, кто знает, как я вознагражу его?» — вспомнились ей собственные слова.

Он прав. Каким бы редким ни был предмет, есть шанс, что у кого-то на борту он имеется.

— Вы — натуралист, — услышала она собственный голос.

— Откуда вы знаете?

Венеция выругалась про себя. Они никогда не обсуждали, зачем он приехал в Америку.

— Я видела книги в вашей каюте и сделала вывод.

— Загадочная и проницательная, — улыбнулся он.

Возможно, он улыбался ей и раньше, но не при ярком свете и не когда она смотрела прямо на него. Преображение было поразительным. Айсберг растаял окончательно, явив почти тропическое тепло и любезность.

К стыду Венеции, ее сердце на секунду остановилось. Неужели недостаточно, что он уже перевернул ее план вверх тормашками?

— И какое значение имеет тот факт, что я натуралист? — поинтересовался он.

Она была совершенно уверена, что ни Лексингтон, ни кто-либо другой на борту не может знать, что у нее на уме, тем не менее ее пронзила нервная дрожь.

— Мне нужен скелет динозавра.

Он приподнял бровь.

— Вы шутите.

— Вовсе нет. У вас он есть?

— Нет, конечно. Я специализируюсь не на динозаврах.

Разочарование было неоправданно сильным. Выходит, она действительно хотела пойти в каюту герцога, осознала вдруг Венеция. Но она хотела, чтобы решение приняли за нее, чтобы ее действиями руководила судьба.

— Но у меня, однако, есть кое-что, что могло бы сойти за приемлемую замену.

Нельзя позволять ему делать это с ней: гасить едва осознанные надежды и тут же возбуждать их снова. Особенно теперь, когда стало ясно, что ей изначально не следовало питать подобные надежды.

— Меня не интересуют останки крохотных амфибий или трилобитов.

— Ничего такого. — Он поднялся. — Приходите в мою каюту через час, хорошо? Я приготовлю экспонат для вашего обозрения.

— Если он не оправдает моих ожиданий, я повернусь и уйду.

Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.

— А что вы сделаете, если оправдает?

Похоже, эта улыбка станет ее погибелью.

— Возможно, останусь, чтобы полюбоваться им немного. Но вы не должны рассчитывать на большее.

— Я и не рассчитываю. Но я всегда добиваюсь того, чего хочу.

Венеция не возражала. Судьба или он, не важно, главное, что кто-то примет решение за нее.

— Хотела бы я посмотреть, как вы будете делать это с завязанными глазами, — заявила она со всей надменностью, на которую была способна.

— В таком случае вам придется прийти ко мне. А теперь прошу извинить меня. Мне нужно позаботиться о доставке тяжелого предмета из багажного отделения.

Кристиан предвидел затруднения, но щедрые чаевые, которые он раздавал, оказались еще менее действенными, чем он ожидал. К тому времени, когда объект был доставлен в его каюту и извлечен из упаковки, прошло более часа. Однако благодаря привычке баронессы опаздывать, у стюардов оказалось достаточно времени, чтобы вынести ящик и вымести солому, рассыпанную по ковру.

Она появилась, когда они уходили. Стюарды помедлили, проводив ее оценивающими взглядами. Баронесса переоделась, облачившись в сиреневое прогулочное платье, подчеркивавшее все достоинства ее фигуры. В свойственной ей манере, она едва заметила обращенные на нее взгляды, направившись прямиком к массивному предмету, который возвышался в углу гостиной.

Кристиан закрыл дверь.

— Можете развернуть его.

Она откинула холст, скрывавший то, что, он надеялся, окажется лучшим приобретением в его коллекции. Это была плита из песчаника шести футов в высоту и четырех в ширину с отпечатками двух трехпалых конечностей размером двадцать четыре дюйма на восемнадцать. Пересекая их по диагонали, тянулась цепочка более мелких следов, составлявших примерно четверть от первых.

— О Боже. — Она втянула в грудь воздух. — Следы тетраподов.

Это был научный термин, обозначавший ископаемых ящеров. Похоже, баронесса была неплохо знакома с языком палеонтологов.

— Можно мне потрогать его?

— Конечно. На моем столе есть бумага и уголь, если вы пожелаете сделать копию. А вот повязка, чтобы завязать мне глаза, если вы предпочитаете снять вуаль.

Он протянул ей белый шелковый шарф. Она обернулась.

— Дайте слово, что не снимите повязку.

— Даю.

Баронесса взяла шарф, завязала герцогу глаза и проводила его к шезлонгу. Кристиан с трудом удержался, чтобы не притянуть ее следом за собой. Ему хотелось снова вдохнуть ее бесконечно чистое благоухание.

Он услышал ее быстрые шаги, когда она пересекла комнату, возвращаясь к плите.

Ее очевидный интерес заинтриговал его.

— Вы тоже натуралист?

— Нет, но я делаю исключение для динозавров.

Он представил ее себе, восторженно обнимающую каменную глыбу, и улыбнулся своему легкомысленному настрою. Скорее она с почтительным благоговением обводит контуры следов.

— Очаровательные создания.

— Да. Одного я откопала сама.

Это не каждый день услышишь.

— Когда? Где?

— Я наткнулась на почти целый скелет, когда мне было шестнадцать лет, отдыхая в деревне вместе с семьей. Это был крупный экземпляр. Конечно, я и представить не могла, увидев часть грудной клетки, торчавшую из земли, что он такой большой, но потратила остаток каникул, радостно выясняя этот факт.

— Вы что, раскапывали его сами?

— Нет, конечно. Мне помогали брат с сестрой, дети из ближайшей деревни и молодые люди, которых заинтересовала вся эта суета.

— И что это был за ящер?

Последовало короткое молчание.

— Э… швабский дракон.