секунды — достаёт на излёте чернявого Стрелка. Тот успел выпустить стрелу — воткнувшуюся в сосновый ствол. И успел наложить на тетиву вторую, развернуться… чёрная парализующая петля ложится вокруг шеи, Стрелок оседает на траву, роняя лук.

Мгновения роятся, пускаются наперегонки. Сместиться, рывком убрать кнут с шеи Стрелка. Упасть, пропуская метательный нож: здоровяк со знаком Воды не стал взывать к стихии. Запустил ножом и прыгнул вперёд, растопырил руки, оскалил зубы — надеясь задавить массой…

Здоровяк явно не играл в детстве с алапардами и не соревновался в реакции с десятком голодных шнырков. Крутнуться, пропуская замедленную, неловкую тушу. Взвить кнут, захлестывая шею. Отступить — пусть себе падает на травку.

Последний охотник, самый младший, не пытается бить. Поднял руки и шлепает губами. С ужасом глядя за её спину, где…

— Стоять, Шуршун!!!

Гриз разворачивается на каблуках — и прорастает в зелень, уходит в вечное «вместе», загораживает теперь уже охотников от поднявшегося на помощь скортокса: гневной, извивающейся чёрной массы, которая ползёт вперед, нависает, нетерпеливо прошивает хлыстами воздух.

«Всё, мальчик, тут уже всё, совсем всё. Видишь, они ничего мне не сделали. Людей надо опасаться, но не надо убивать — они не добыча. Смотри, я даже не запыхалась особенно, стой, Шушрик, стой…»

— Упал и замер, — в сторону оставшегося охотника, углом рта. Позади слышен звук торопливого падения. И замирания.

«Всё, с ними уже совсем всё. Плыви, Шуршик. Найди себе хорошую воду. Ну же, мальчик, плыви скорее…»

Гриз опять напевает сквозь зубы — и идёт прямо на колыхающиеся чёрные хлысты, а скортокс начинает отступать, втягивая щупальца. Отползает к ручью, из которого появился — потому что та-которая-вместе настойчиво твердит внутри: давай, давай, уплывай скорее, тебе нужно уйти глубже в лес, где тебя не найдут, отыщи тихую заводь, давай…

С прощальным шипом скортокс утекает в воду: плеск, бульканье, звук ломающихся веток. Мурлыкающие нежные, едва слышные звуки — прощание.

— Ещё увидимся, Шуршик, — мягко говорит Гриз.

И скортокс тонет — в воде и в сумерках. Растворяется, как зелень в глазах варга. Теперь Шуршун не виден — но Гриз той частью, что пока еще в единстве, чувствует воду, верную и приятную, и знает, что скортокс двинулся вниз по течению…

Разворот на каблуках.

Болотные сторожевые вскочили на ноги, оскалились, вздыбили холки, готовы вмешаться. Гриз свистит псам, протягивает ладонь, вновь уходит в единение, успокаивает главного в тройке: всё хорошо, хозяева вне опасности, посмотри, все дышат, а скортокс ушел, я сделала как обещала… А вы молодцы, что не вмешались, умнички, иначе он всё-таки мог бы кого-то убить.

— Хаата, ты там как?

В порядке, конечно, в порядке. С гримасой отвращения пальцем трогает вонзившуюся в сосну стрелу. Стрелять в терраанта, когда он стоит возле дерева… Может, Стрелок из королевской гвардии и различит мгновенный рывок, когда даарду скроется за стволом, почти слившись с ним.

Но не эти же желторотые птенцы.

— Зачем ты так сделала, сестра? — с пренебрежением спрашивает Хаата. — Пусть бы Тварь убила их.

— Я уже сказала: сегодня никто не умрёт.

Она в задумчивости сматывает кнут, стоя над телами четверых охотников. Здоровяк лежит боком и тихо постукивает зубами. Чернявый подёргивается на траве — бледность из-за вечера кажется синей. Младший тихо всхлипывает, не желая отлипать от земли…

Кажется, все поняли, что такое охота на скортокса.

— Отойдут через четверть часа, — говорит Гриз младшему. — Если есть с собой спиртное — можешь их напоить, лучше отпустит. Позови товарищей, они вас, небось, уже ищут. И живо вон из леса, а то тут гарпии-бескрылки в окрестностях шастают. Вроде, сытые, но они и для развлечения могут напасть.

Синеватая бледность у младшего мешается с зеленоватостью. Парень кивает. Гриз коротко свистит болотным сторожевым, кладёт ладони на головы двух псов, третьему глядит в глаза.

— Охранять. Защищать. И выведите этих болванов из леса по их следам. Пока не начались ночные охоты.

Вслух — чтобы дошло и до псов, и до охотников

— Т-ты…

Старший охотничек уже сидит — держа онемевшую руку на весу. Дергает кадыком, пытаясь родить слова. Цедит что-то про «мы найдем, мы посчитаемся…»

— В общем, как хотите, — отвечает Гриз, — Но, честное слово, тогда все в ваших деревнях узнают, что вас отделала одна женщина, без магии.

Остолоп не отвечает ничего, хотя ему точно хочется. Остальные не в состоянии. Младший, Эджей, встревоженно ощупывает холку подошедшего пса — не ранили ли? Вот-вот заплачет.

Возле него Гриз останавливается. Бросает тихо:

— В королевском питомнике Вейгорда всегда нужны работники. Есть шанс заработать хлыст скортокса.

И, не дожидаясь ответа, окунается в лес и в сумерки.

Идёт, отирая рукавом грубой клетчатой рубахи капли воды и пота со лба и щёк. Сдирает на ходу с рук перчатки — прячет в сумку. Кожа слегка горит в тех местах, где скортокс всё-таки её коснулся — спасибо приобретённой за годы устойчивости, а то могла бы валяться рядом с охотниками.

Даарду Хаата молчит. Скользит по тропе, по кустам, между деревьями. Прячется в чернильных тенях вечера: скоро в лесу будет совсем темно… Шепчется с вечерними птицами и с листьями, и в шепоте слышится недоуменное: «Зачем она так, ведь можно было проще».

«Проще — это не к нам, — усмехается в ответ вечернему лесу Гриз, потирая ладонь. — Не к варгам. Не любим мы лёгких путей».

Лес начинает ночные распевы. Скрогги — вечерние пересмешники — поднимают голоса. Где-то допевает последнюю песню одинокая тенна. Ели вдоль тропы распахивают колючие объятия.

Ночные запахи и звуки ткут дивное покрывало: укутайся — и шагай…

Голос Хааты — задумчивый и весёлый одновременно — настигает в пути. Даарду говорит на своём языке — полном мелодичных извивов и глубоких гласных, и кажется — плавная речь вырастает из каждого звука.

— Люди Камня сегодня удивились твоим силам, сестра.

Чтобы ответить на языке даарду — приходится сбавить шаг. Прикрыть глаза и зачерпнуть россыпи звуков, как пригоршню доброй земли.

— Думаю, они скорее разозлились и мало что поняли — всё же мы отняли у них трофеи.

— Лес сегодня тоже удивляется твоим силам, — не унимается Хаата, поблёскивая кошачьими глазами. — Птицы долго будут петь песни о той, которая вместе со скортоксом. Листья видели. Корни помнят.

Гриз пожимает плечами, рассеянно поглаживая кнут.

— Зачем ты говоришь мне всё это, Хаата?

— Потому что я тоже удивляюсь сегодня сестре.

Терраант-даарду заступает ей дорогу. Маленькой ладошкой указывает в небо, где уже появляется