Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Алексеич, — обратился как-то Филатов, — а почему ты Аню с её отцом не отпустил в Москву. Ну, ладно мы с Павлом сами готовы воевать и напросились остаться у тебя в отряде. Но девушка и пожилой…
— Андрей Платоныч, я долго думал и анализировал. Понимаешь, там у них могут выпытывать всё, что они знают о нас. Представь, если начнут применять силовые методы, считая что Аня или Пётр что-то скрывают? Климовичи действительно мало что знают, а то, что имело смысл, я и сам рассказал.
Старшина призадумался — действительно трудно убедить кого-то, если этот кто-то не хочет верить. И тогда девушку, как и её отца, просто сломают — физически и морально. Спрашивается, за что?
Обоим беседующим о жизни пока не было известно, что случилось в Москве. Причём, именно потому, что к делу отнеслись формально на самой первой стадии. Старлей Белов применил на допросе методику, разработанную ещё в тридцатых и обеспечивающую до восьмидесяти процентов успеха при допросе.
… — Ну что, сержант Константин Иевлев, расскажи-ка нам какую диверсию готовит майор Межов или он просто американский шпион?
Ничего не значащая фраза в самом начале, несущая явно несправедливую трактовку, вызывает почти у любого желание объяснить неправильность домысла допрашивающего. Хомо сапиенс, пытаясь внести ясность, расслабляется и этим подставляется под эмоциональный прессинг. Начав отвечать и спеша восстановить справедливость — он натыкается на «домашнюю заготовку», даже не закончив фразу.
— МОЛЧАТЬ, СУКА!!!
Естественно, что все мысли и логика пояснений, как и их чередование, моментально сбиваются. После такого эмоционального удара многие предпочитают сразу сдаться и говорить только то, что знают, причём ничего не скрывая. Этого, в принципе, и добивается опытный следователь, чтобы получить ответы, а не попытки ввести в заблуждение. Всего лишь окрик, но в большинстве случаев, оказывается, он срабатывает. Понятно, что тональность и содержание должны быть грубыми, иначе не добиться нужного эффекта. Конечно, мимика и движения следака должны тоже соответствовать в чём Белову повезло от природы. Его лицо ужасало в момент напускного гнева и отбивало у подследственных всё желание запираться или пытаться обмануть. Поэтому он и был столь удачлив на допросах — таким практически не нужны методы силового воздействия.
Однако реакция сержанта выглядела несколько неожиданной — его передёрнуло от вскрика и он впал в странный ступор. Точнее, отключился от реальности, потому что больше не реагировал на окружающих и их возгласы. Костя интересовался своими руками, краешком стола, чему-то подхмыкивал, словно переместился в свой мир, более важный для него. Присутствующие, наперебой пытались обращаться к радисту, опасаясь применять силовое воздействие, но ничего не добились. Тот тупо абстрагировался, чем вызвал возмущение наблюдателя от разведки.
— Старлей, что вы сделали с моим подопечным? Вы понимаете насколько он ценен?
— Товарищ майор, но я ничего такого не сделал. Всего лишь применил обычный приём воздействия.
Белов и сам ничего не понял — уж осназовец-то не должен так болезненно реагировать, всё-таки не та подготовка. Да и не было никогда раньше столь странной реакции у подследственных. Всего лишь обычный стандарт, да и то чисто по инерции. Капитан ГБ, курировавший своего лучшего следователя, постепенно бледнел — он слишком хорошо представлял последствия, если Иевлев не вернётся в обычное состояние.
— Может психолога вызвать, вдруг нервный срыв какой-нибудь? — это был максимум его креативности в данный момент.
— Никаких психологов пока я не доложу по инстанции, — возразил майор, — все действия только по команде сверху. Не хватало ещё экспериментов и так непонятно что творится.
Он связался по телефону со своим руководством, с нетерпением ожидавшим окончания стандартной процедуры, доложив об инциденте. Гром и молнии с той стороны линии связи ничего объективного не сулили.
— Приказано прекратить допрос и больше ничего не делать.
То же самое озвучили и по линии НКВД, когда отчитался гэбешник-куратор, понимая что подписывает себе и Белову смертный приговор. Впрочем, всё равно такой прокол в тайне не сохранишь, уж слишком нужный специалист потерян на ровном месте. Разборки по поводу несчастного радиста, съехавшего с катушек, перешли на более высокий уровень.
Люди сороковых столкнулись с технологией ментальной защиты информации, которую начали разрабатывать в семидесятых. От кандидатов попользоваться чужим всегда приходится отбиваться всеми правдами и неправдами. Особенно, когда сама инфа передаётся не радиограммой или пакетом с бумагами, а живым носителем. Не мог Межов допустить, чтобы не только аппаратура, но и умение ей пользоваться, попало тем же немцам в случае непредвиденной посадки самолёта. Вот и использовал дополнительную систему охраны части секретов. Андрей Локтев, прошедший в своё время соответствующую подготовку, поставил ментальный блок под гипнозом бедолаге Константину. Если фашисты будут допрашивать сержанта мягко и ласково, он просто ничего им не ответит, как патриот. А любое применение силы или словесная угроза в грубой форме моментально вызывает срабатывание и человек впадает в нечто сродни аутизму. Естественно, что блок может снять только тот, кто его ставил — всё-таки коды задействованы. Но ради важности дела многие идут на риск и жертвуют собой, особенно когда идёт война.
Скандал достиг генштаба Красной Армии и следовало принять решение, причём оперативно. Согласно самого простого варианта имело смысл связаться с Лесником, повиниться и попросить подготовить ещё одного спеца. Но как-то язык не поворачивался от слов «повиниться» и «попросить», а «потребовать» может и не пройти. Как бы не послали, причём справедливо, куда подальше. Межову хорошо — он вне зоны досягаемости и чтобы добиться результата насильно, придётся чуть ли не роту НКВД отправлять. И если он живым не сдастся, то грош цена попытке покомандовать. И не дай бог, товарищ Берия, а то и товарищ Сталин узнают о проблеме с радистом… Видимо, придётся всё-таки просить, чтобы задницы прикрыть, хотя идиотами выглядеть ох как не хочется.
Глава 13
Глава тринадцатая
Старшие офицеры ещё не знали, да и не могли предвидеть реакцию инженеров-оружейников, когда те вскроют запломбированные ящики с образцами. Дурацкий допрос загнал в ступор не только Иевлева, но и всех причастных к этому. Разведуправление и госбезопасность решили взять тайм-аут на десять-двенадцать часов, создав совместную комиссию. Мозговой штурм лишним не будет, даже если о таковом никто и не слышал. Майор разведуправления при генштабе, побывавший в Полесье, ещё раз подробно рассказывал о своей беседе с «американцем». По всему выходило, что стандартное сотрудничество не удастся навязать Леснику — тот слишком самостоятелен в лесах.
— Товарищ майор, вы упомянули, что Межов сам признался о том, что его внедрили против воли. Что имеется в виду?
— Он говорил, что его доставили туда, предварительно усыпив. А в подробности вдаваться не захотел.
— То есть, имеется какой-то секрет связанный с ним, который он почему-то не хочет разглашать? Может это хорошо, что диверсанты находятся в тылу врага, а не в Москве? Имею в виду, что это удобно и для нас и для них?
Гадания на кофейной гуще ничего толком не дали, поэтому решено было допустить учёный люд для изучения образцов оружия. И пока не отвлекать от более насущных дел верхний эшелон власти — у тех и других забот хватает.
Группу специалистов по стрелковому оружию, являющихся консультантами разведуправления, собрали в небольшом зале. Сначала — необходимые подписки о неразглашении всего, что связано с делом «Лесник», потом разрешили вскрыть ящики. Специальная опечатанная тара открывалась под запись в учётном журнале, а в другой, новенький и пронумерованный, заносились заметки. Не дай бог, что-нибудь самопроизвольно стрельнет или взорвётся. Время от времени слышались реплики, в основном удивлённые.
— Выглядит, как оружие нового поколения…
— Скажите ещё «завтрашнего дня»…
— А чего ещё ждать от американцев, не берданки же с наганами…
Никто не запрещал умкам шутить, лишь бы палку не перегибали, а здоровый юмор делу только помогает.
— А у меня надпись «Made in Serbia»! Какая Сербия, почему не Югославия?…
Ответственные из разведки и НКВД тут же подтянулись к столу — первый звоночек, пусть даже в подсознании, легонечко звякнул. Штатный психолог уже осмотрел Иевлева и даже оценил ситуацию, как «возможную к лечению». Да, сержант впал в ступор от обычного окрика, но всякое случается в практике. Нужно всего лишь вывести его оттуда и всё придёт в норму. Конечно, если над ним не проводили