пока Маргарет в соседней комнате играет на пианино. Возможно, Говард займется документами с Бедфорд-стрит, а Гретхен удалится в свою рабочую комнату и станет кроить. Ни один из этих потенциальных сюжетов не был вполне убедительным; ей придется поближе познакомиться с Тилбери.

– Вы приехали на велосипеде? – спросила Гретхен, пока Джин собирала сумку, туфли, кофту и вообще собиралась с духом.

– Нет. На автобусе.

На самом деле на двух, и это заняло почти час, включая ожидание.

– Тогда Говард вас подвезет. По воскресеньям они ужасно ходят.

– Ни в коем случае, – сказала Джин, когда Говард появился из кухни с хозяйственной сумкой, куда стал перекладывать содержимое корзины – ревень, салат и свеклу. – Я отлично доберусь на автобусе.

– Мы настаиваем, правда, Говард?

– Да, вы же не потащите это все, как носильщик с рынка.

Их совместная непреклонность смела все ее возражения.

– И вы должны еще раз приехать на примерку, – сказала Гретхен, когда они с Маргарет провожали ее до ворот.

– И закончить наш бадминтонный турнир, – напомнила Маргарет.

Она сжимала в руке новый номер журнала “Девочка”, который Джин привезла, но тактично не вручала, пока не ушла Лиззи. В знак благодарности она робко обняла Джин. Так и не решившись на ответное приглашение, пока непонятно, как быть с матерью, Джин сказала:

– Я свяжусь с вами, как только будут новости от доктора Ллойда-Джонса.

И тут же остро почувствовала, как неправильно прозвучало это напоминание о делах, да еще медицинских, в этой светской ситуации, но Гретхен, кажется, ничего не заметила.

Внутри “вулсли” пахло бензином и кожей и воспоминаниями обо всех машинах, в которых Джин доводилось ездить. По безупречному состоянию, полированной хромовой отделке, блестящей ореховой приборной доске и по тому, как Говард распахнул перед ней пассажирскую дверь и как аккуратно ее захлопнул, она почувствовала, что он гордится своей машиной не меньше, чем Гретхен – своим идеальным домом.

– Вы умеете водить? – спросил он Джин, когда они тронулись по пустым улицам пригорода.

– Вообще-то да, – ответила она. – Но машины у меня нет. В войну я служила шофером в Женском вспомогательном корпусе. И даже какое-то время была инструктором по вождению.

– Правда? – Он быстро взглянул на нее, как будто увидел в новом свете. – Я пробовал научить Гретхен, но она ужасно нервничает за рулем. Ей больше нравится быть пассажиром.

– Большинство мужей это устраивает, – сказала Джин.

– Я пытался ее приохотить. Возможно, недостаточно старался, – допустил он.

Он повернул, не снимая ноги со сцепления – как раз этого Джин всегда советовала своим ученикам не делать, потому что это значит, что ты не полностью контролируешь автомобиль.

– Мне кажется, мужчинам просто нравится рулить единолично, поэтому они всем внушают, что водить труднее, чем на самом деле. А это проще простого, если научиться.

– В этом что-то есть, – признал он.

Когда он переключал скорости, заканчивая поворот, он задел рукой ее коленку, но, кажется, этого не заметил, и Джин решила тоже не замечать.

– Автомобиль – это что-то невероятное, правда? – сказал он. – Не только чудо техники, а еще и воплощение свободы.

– И личного пространства.

Она подумала, что вся мировая история ухаживания была бы совсем другой, не будь у мужчины и женщины возможности находиться один на один в закрытом пространстве. Но, наверное, это не самая подходящая тема для обсуждения именно в этой обстановке.

– Вы где-то здесь работаете, правильно? – спросил он, когда они подъезжали к Орпингтонскому мемориалу павшим.

– Недалеко отсюда, – ответила Джин. – В Петтс-Вуде. Очень благородно с вашей стороны везти меня домой, хотя можно было бы отдыхать в саду.

– В саду я никогда не отдыхаю, – сказал Говард. – Когда я смотрю по сторонам, я вижу только, что еще нужно сделать. В любом случае мне приятно вас везти. Надеюсь, вы еще к нам приедете. Так здорово, что у Гретхен есть подруга.

Комплимент удивил Джин и немного смутил. Она-то считала, что из них откровенно одинокая именно она.

– Непохоже, что Гретхен не хватает друзей, – сказала она.

– Мы оба не очень, как говорится, компанейские, – ответил он. – Вы первая за много лет, не считая тети Эди, кто приходил на чай.

– Да и мы не особенно принимаем гостей. На самом деле никогда. Так что сегодня у меня просто праздник.

– У всех нас.

За этой беседой, которую Джин представила себе как торжественный танец – шаг вперед, шаг назад, то приближаясь к настоящей откровенности, то отступая, – они подъехали к ее повороту. Как только она показала свой “дом с красной дверью”, эта дверь открылась, и на пороге появилась миссис Мэлсом, которая прощалась с миссис Суинни. Обе уставились на “вулсли” и с нескрываемым любопытством наблюдали, как Говард бросился помогать Джин с сумками.

Чтоб вас, подумала Джин с непонятно откуда взявшимся раздражением.

– Ну что ж, до свидания… Говард, – сказала она, впервые пробуя, как звучит его имя.

– До свидания… Джин.

Сад на этой неделе:

Соберите редис и свеклу. Посейте семена салата. Опрыскайте капусту соленой водой, чтобы отпугнуть гусениц. Высадите под зиму зелень, кейл, савойскую капусту и брокколи. Окучьте старую картошку. Подкормите ягодные кустарники жидким удобрением. Проверьте, не заражены ли тлей фруктовые деревья; замажьте все повреждения в коре инсектицидом.

9

Джин всегда считала, что Челси – фешенебельный район дорогих магазинчиков и кафе, и поэтому удивилась, когда обнаружила среди его элегантных скверов очаги обшарпанности и заброшенности, почти трущобы.

Однажды, когда она была подростком, ее пригласила на обед престарелая крестная, которая жила в роскошной квартире на Кадоган-сквер. Ее было положено называть “тетя Роза”, хотя никакой тетей она ей не приходилась. Тетя Роза, потомок династии бельгийских промышленников, отвезла юную Джин на такси пообедать в Англо-бельгийский клуб в Найтсбридже. Им подали суп вишисуаз и фрикасе из кролика – отвратительную непривычную пищу, от которой слезились глаза и першило в горле, но которую Джин приходилось заталкивать в себя, ни на минуту не забывая, что это изысканное угощение и Дорри умирает от зависти, ее-то не позвали. Довольно быстро после этого тетя Роза скоропостижно скончалась от рака, и на этом роскошные трапезы и поездки на такси закончились.

Видимо, воспоминание об этом выходе и повлияло на решение, о котором она теперь жалела, – нарядиться в серый шерстяной костюм с меховым воротником и туфли-лодочки. Для Слоун-сквер, где она заскочила в универмаг “Питер Джонс” за новой ночной рубашкой для матери и флорентинками – печеньем с миндалем, – наряд вполне годился, но на Луна-стрит выглядел решительно неуместным.

На углу трое мальчишек без рубашек размахивали обрезками железной трубы, используя заброшенный и искалеченный, с выбитыми стеклами “форд популар”, просевший на четыре проколотых колеса, как ударную установку. Чуть подальше на