он в руке Виталия Алексеевича красную, очень серьезного вида книжицу с вытисненными золотом тоже очень серьезными буквами — удостоверение.

— Прошу, прошу, — склонился в полупоклоне, расплылся детина.

Следователь вошел, волоча за собой совершенно ошалевшего Георгия Николаевича. Смутно мелькнула у того где-то на задворках сознания мысль: «В странную историю, однако, я влип, если дело дошло до красных книжиц! Ну да все равно!»

Какое там «мест нет»! Шли они по полупустым залам, царил кругом подземельный полумрак, в приглушенном, неземном свете, исходившем бог знает откуда, небольшие кучки выпивох представлялись бесовскими сборищами. Меж ними достаточно было пространства и свободных мест. Но вот поди ж ты, какие странные порядки. Как говаривал один знакомый Георгия Николаевича: «У «них» там свобода, а у нас волюшка. Да, мы выбрали волюшку — хотим работаем, хотим не работаем, и каким-то изумительным образом продолжаем жить».

Такие мысли бродили в голове Георгия Николаевича, пока проходили сквозь бесовский полумрак и усаживались за столиком, но он им воли не давал, не выпускал наружу. Зачем вообще всякие мысли, когда вот оно, вожделенное пиво — пенное, янтарное, пусть даже и разбавленное простой водицей из-под крана. Сейчас же подлетел к ним пивной работник — официант. Очевидно, дан был от двери какой-то тайный знак.

— Шесть и набор, — бросил ему Виталий Алексеевич. Словно бы подал милостыню.

А Георгий Николаевич нервничал. С одной стороны, смущал его пустой взгляд черных очков, с другой — страстно хотелось пива, хотелось впиться пересохшими губами в пенный край пивной кружки, и он ерзал на стуле и оглядывался на дверь, ведущую в кулуары заведения, в пивное царство. К тому же, никак не подбиралось темы для разговора, неизвестно, как нужно было относиться к такому загадочному типу, то выдававшему себя за водопроводчика, то вдруг оказавшемуся обладателем могущественной красной книжицы. «Ба! — осенило его в какой-то момент, но как-то так смутно и путанно. — Уж не контрразведка ли? Не Япония ли? Впрочем, черт с ним! Но хоть бы сказал, как его называть».

— Называй меня просто Виталий, — прочитал его мысль следователь.

Он внимательно изучал Георгия Николаевича, все отмечал и фиксировал. Зафиксировал румянец в багровых прожилках на вислых щечках, в таких же прожилках нос, сильно поредевший, но тщательный пробор, проскальзывающие изредка во внешности остатки былого благородства, особенно в профиль — имел Георгий Николаевич профиль уставшего от жизни философа. Кстати, и по анкете он числился философом. В графе «образование».

Опять подлетел официант, со скользкой улыбочкой выставил перед ними шесть кружек пива и набор, состоящий из ломтика сыра, сушек, твердых, как морские камушки, большую же часть тарелки занимал салат из морской капусты. Надо сказать, что за последние годы наша страна добилась небывалых успехов в добыче этого чрезвычайно полезного для здоровья продукта, и все прилавки гастрономов и рыбных магазинов города Благова сплошь были уставлены банками с салатом из этой капусты, создавая впечатление консервного изобилия. А войдешь в магазин — там все морская капуста.

Георгий Николаевич вцепился двумя руками в кружку, чтобы не расплескивалась драгоценная влага, и с жадностью выцедил добрую половину. С не меньшим наслаждением приложился к кружке и Виталий Алексеевич — и у него после ночных происшествий было муторно и досадно и в душе, и в теле.

Крякнув, вытер Виталий Алексеевич губы платочком и сказал все с тем же прихлебом, присвистом:

— Что самое ценное в пиве, что самое благостное, так это первый глоток. Люблю!

Георгий Николаевич согласно кивнул, запрокинул голову и с шумом вылил в себя остатки пива до дна, до самой последней капли.

— Пей, пей, друг Георгий! — махнул рукой Виталий Алексеевич. — Захотим, еще закажем, все в нашей воле, — и сам, отхлебнув несколько глотков, попрочнее уселся, установил локти на столе, грудью в край стола уперся, как бы приготовляясь для долгой и доверительной беседы.

— Ну, а вообще-то, жизнь как, нормально?

— Нормально, — пожал плечами Георгий Николаевич, прицеливаясь к следующей кружке.

— Ты, Жора, меня, конечно, извини, может быть, не моего ума это дело, но не понравилось мне, как с тобой там обращались. Ну что это: сами сидят, жрут, пьют, а тебя в коридоре, как сиротинку... Больно мне за тебя стало.

Начал было Георгий Николаевич гордо выпрямляться, грудь выпячивать, да тут же и плюнул мысленно: «Да пусть... все равно!» Легла выпитая кружка на прежние дрожжи, раскололась у него в голове муть, утекла, а с темного, под вековую якобы копоть выкрашенного потолка некто мягко так, блаженной кисеей застлал мозги его и окружающие предметы, как будто блаженство есть не состояние души, но осязаемый предмет, которым можно одаривать направо и налево. «Пусть говорит», — кивнул он сам себе.

— Как сиротинку в коридоре! — свистел, пришлепывал языком Виталий Алексеевич.

— Не в этом дело..., — попытался слабо защититься Георгий Николаевич.

— Да как не в этом! Как не в этом! Я не слепой, видел! Разве же это по-родственному! Ну пусть ты профессор, ну пусть знаменит, но никто тебе не давал права так с родственником! — Виталий Алексеевич разгорячился. — Ка‑ак же, они ведь по Япониям разъезжают, по заграницам! Им наплевать на чувства простых людей, на их гордость! Но мы не позволим!

Если бы не был уже пьян Георгий Николаевич, заметил бы, что ерничает собеседник, завлекает его словами в какое-то злобное, мстительное болото. Но не хотелось ему расставаться с блаженной кисеей, и чтобы не улетела она, не упорхнула, потянул он к себе полную кружку. Отпив, подумал: «Вот оно, про Японию заговорил! Но если контрразведка, то при чем здесь синяки и зубы? Может, и они камуфляж? Маскировка? Да пусть его!» Все же возразил нехотя:

— В отношении Всеволода ты, Виталий, не совсем прав...

— Ага, ага, сейчас ты скажешь, что он хороший человек и все такое... Эх, святая простота! Философы, так вашу! Вас пряниками не корми, дай только всепрощенством душу свою потешить. Толстовцы! Тьфу! Обидно за тебя.

— А откуда ты знаешь...

Хотел Георгий Николаевич спросить, откуда тот знает, что он действительно философ, что окончил в Ленинграде философский факультет, защитил в свое время кандидатскую диссертацию, преподавал, но потом полетело все к свиньям в тартарары и последние три года он вообще нигде не