им внимание из-за личной скорби или болезни. (В Англии XVIII века Роберт Бёртон полагал, что недолюбленность в детстве способствует развитию депрессии. С другой стороны, если верить Бёртону, проще найти то, что ей не способствует.) По Абрахаму, отсутствие материнского внимания ставит ребенка в трудное положение. Он любит мать и нуждается в ней, но мать также больше всех отказывает ему в том, что нужно. После отказа появляется желание мстить, но такие чувства в адрес любимого и необходимого человека трудно вынести, и они ведут к самобичеванию. Абрахам решил, что все дети рождаются с агрессивными тенденциями, которые могут усиливаться из-за желания отомстить, вызванного тем, что они не получили должного внимания. Желание мести обращается внутрь самого желающего, что и порождает его депрессию.

По мнению Абрахама, это само по себе к клиническому заболеванию не приводит. Но если впоследствии люди страдают от подобных разочарований, – скажем, их бросает любимый человек, и они могут реагировать схожим образом, обращая недовольство внутрь себя. Оттого-то страдающие депрессией не просто чувствуют себя несчастными, а еще думают, что вообще не заслуживают счастья. И ощущают вину, несоразмерную ни с одним преступлением. В контексте шутки про лампочку, приведенной в начале главы, пациенты не готовы меняться. И теория Абрахама объясняет почему. Если пациент страдает от подсознательных угрызений совести, он сознательно хочет прекратить мучения, но подсознательно считает, что их заслуживает.

Абрахам также верил во врожденный фактор склонности к депрессии, в то, что теперь мы именуем «генетической предрасположенностью»[245]. Психоаналитиков принято упрекать в игнорировании биологической стороны вопроса, однако многие из них видели сложную взаимосвязь телесного и ментального – и куда чаще, чем некоторые психиатры, которые видят исключительно физиологию, не желая принимать во внимание психологический аспект.

Агрессия ребенка, полагал Абрахам, проявляется в том, что он кусает сосок материнской груди – импульс, названный им «каннибалистическим»[246]. Именно этим, по мнению Абрахама, объясняется снижение аппетита у пациентов с депрессией. Это одно из психоаналитических толкований, которые покажутся скептикам притянутыми за уши. Британский психоаналитик Дариан Лидер замечает, что каким бы странным ни казалось заявление о каннибалистических наклонностях в адрес тех, кого мы любим, достаточно вспомнить, как влюбленные в порыве чувств говорят «так бы тебя и съел», – и, возможно, оно перестанет казаться чем-то из ряда вон выходящим[247].

Наблюдая за стереотипами поведения пациентов с депрессией, Абрахам выстроил на их основе свою теорию депрессии. Но он не взял во внимание то, что существует множество причин, приводящих к депрессии. Также он использовал небольшую выборку для того, чтобы доказать, что психоаналитический подход к лечению имеет высокую эффективность в то время, когда способов лечения депрессии было мало[248]. Абрахам был дипломированным психиатром, наблюдавшим депрессию и ее лечение и за пределами своей частной практики, так что его выводы вряд ли были безосновательны. Делать громкие заявления на основании небольшой выборки в начале XX века было обычным делом. Те, кто разработал первые методы соматического лечения психиатрических проблем, включая электрошоковую терапию, также заявляли об их успешности, основываясь на очень небольшом количестве пациентов.

Фрейд употреблял старое слово «меланхолия», тогда как Абрахам писал о «депрессии», – хотя оба описывали сходную клиническую картину. Зигмунд Фрейд также часто принимался за темы, изначально избранные его последователями или оппонентами, а затем давал собственную оценку, маркированную «мнением основателя и лидера движения». Если «Скорбь и меланхолия» Фрейда была задумана как определяющий труд на тему меланхолии в ответ Карлу Абрахаму, то своей цели работа, по большому счету, достигла. Многие психоаналитики считают «Скорбь и меланхолию» шедевром, и она послужила пробой пера для дальнейших исследований депрессии[249].

Меланхолия Фрейда во многом походила на то, что мы теперь называем депрессией[250]. Меланхолики, по его словам, страдают от печали, неведомой при нормальной жизни, и от утраты интереса к жизни и окружающему миру. Источники радости и удовольствия кажутся иссякнувшими или тщетными – «докучными, тусклыми и ненужными», как говорил Гамлет. Больные лишались сна и аппетита[251]. Фрейд начал с того, что описал сходство со скорбью. Но он был не первым, кто говорил об этом, и не первым, кто отметил очевидное отличие: печаль, вызванная скорбью потери, вполне нормальна: ее тяжело переносить, но это не болезнь, и случается со здоровыми людьми. Фрейд применял критерий пропорциональности. Симптомы демонстрировали болезнь тогда, когда ничего в окружающей реальности им не соответствовало. Еще он заметил, что характерной для депрессии низкой самооценки при скорби чаще всего нет.

Фрейд задавался вопросом: может ли скорбь, которую мы считаем нормальной, помочь в раскрытии сущности той, что считается болезнью? Может ли разница между скорбью и меланхолией говорить о сходстве их происхождения? Если это так, то причина меланхолии может быть скрытой. Многие идеи Фрейда, подчерпнутые им из его работы с пациентами, получили развитие в виде его знаменитой теории сновидений, оговорок и других аспектов общей психологии. Он часто искал в ментальных недугах ключи к пониманию психики здоровых. В «Скорби и меланхолии», однако, он поступил наоборот – исследовал нормальное состояние скорби, чтобы понять природу болезни.

Скорбь определялась Фрейдом как приспосабливание к реальности потери. Воспоминания о потерянном человеке хранятся в памяти, и это часто болезненно, но постепенно они утрачивают эмоциональную силу. Теряется и интерес к жизни. Возможно, меланхолия тоже возникает из-за потери, но неосознанной. Но потери чего? Фрейд решил обратиться за ответом к чувству вины.

Психоаналитик полагал, что мысли о вине отметать бесполезно. Он считал, что самообвинения имеют значение, но не то, которое человек приписывает им сознательно. Если хорошенько к ним прислушаться, говорил он, часто можно узнать, что они направлены на того, кого человек любит или любил, но потерял. При этом речь может идти не о фактической кончине или разрыве, а о простом разочаровании в отношениях. И потом Фрейд сделал шаг, которого не сделал Абрахам. Он счел, что первая реакция на потерю – «поглотить» потерянного человека. Это и есть интроекция – бессознательное поглощение собой объекта, к примеру любимого человека[252]. Интроекция – противоположность более известного процесса проекции – вытеснение в себе нежелательных личностных качеств путем видения их в других. Можно не любить в себе жадность, агрессивность или другие неприятные черты, и чтобы избавиться от вины, мы представляем, что это другие люди жадные или агрессивные.

В случае интроекции мы вбираем в себя другого и делаем его частью себя. Это еще одна идея психоанализа, которая может показаться странной, но вспомните, как мы говорим об усопшем: «он всегда будет жить в моей памяти».

Фрейд разделял взгляды