Поднявшись на крыльцо, Валиев прошел в сени, остановился перед дверью, ведущей в комнату, и, бросив на пол сумку, поднял ствол автомата до уровня груди. Хусейнов встал с другой стороны двери и постучал костяшками пальцев по дереву.

– Дома есть кто? – спросил Валиев:

За дверью послышались тихий скрип половиц, шорохи. Дядя Коля с занесенным над головой топором занял позицию с правой стороны двери. Семен с ножом на изготовку забился в закуток между стеной и печкой, задернул ситцевую занавеску. От двери его отделяли три коротких шага.

– Спрашиваю, есть кто дома? – повторил вопрос Валиев.

Ответа не последовало. Дядя Коля стоял, тесно прижавшись к притолоке правым плечом и чувствуя, как капельки пота, выступившие на лбу, падают вниз, щекочут щеки, губы, катятся по неровно выбритому подбородку. Рука с топором, занесенная над головой, предательски подрагивает от напряжения, вибрирует в локте, и он никак не может справиться с этой дрожью. Ладонь, обхватившая топорище, сделалась влажной и скользкой. «Господи, скорее бы уж все кончилось», – подумал дядя Коля.

Валиев, уставший от ожидания, дал знак Хусейнову: тяни дверь, заходи первым. Держа пистолет в согнутой руке, тот потянул за дверную ручку левой рукой, сделал шаг вперед и сразу увидел человека в разорванной грязноватой рубашке, видимо, мертвецки пьяного. Мужчина сидел на полу, в дальнем углу комнаты, и, кажется, хотел подняться. Его лицо распухло от побоев, на подбородке, на рубашке кровь. Хусейнов прищурился, стараясь разглядеть в мужчине Тимонина, виденного только на фотографиях, но не мог узнать. Вроде похож, вроде этот самый, решил он наконец и сделал еще полшага вперед, готовясь выстрелить в Тимонина. Но тут ему показалось, что линялая ситцевая занавеска, закрывающая простенок между печкой и стеной дома, дрогнула. Он повернул голову к занавеске и тут же уловил какое-то движение у себя за спиной. Инстинктивно повернувшись, он увидел перед собой перекошенную от злобы физиономию Попова, блеснул над головой наточенный топор – дядя Коля метил прямо в голову Хусейнова. В распоряжении азербайджанца осталось лишь короткое мгновение. Забыв о пистолете, он успел вжать голову в плечи и наклонить корпус в сторону – только и всего.

Лезвие топора, описав в воздухе стремительный полукруг, глубоко вонзилось в плечо Хусейнова, раздробив ключицу.

Он вскрикнул от нестерпимой ослепительной боли и, посмотрев на плечо, увидел торчащий из раны топор. Рука повисла вдоль тела, пистолет выпал из ладони.

– А, сука! – ощерил зубы Попов. – Паскуда! Еще?

Он потянул за топорище и выдернул лезвие из плеча. Кровь фонтаном хлынула из глубокой раны. Хусейнов зажал плечо ладонью и, испустив гортанный звук, встал на колени. Попов зарычал по-звериному, занес над ним топор. Теперь уже никто не помешает срубить с плеч чернявенькую башку кавказца.

Тут из-за двери выскочил Валиев. Но топор уже стремительно летел вниз по намеченной траектории. Лезвие вошло чуть ниже того места, в которое метил Попов. Острие вонзилось в верхнюю часть спины и верхним концом перерубило шейный позвонок.

Валиев, держа автомат одной рукой на уровне живота, дал три коротких очереди. Расстояние между противниками было слишком мало, и все выстрелы достигли цели.

Дядя Коля не успел даже охнуть. Он дернулся всем телом, выпустил топор и рухнул на Хусейнова. Валиев опустил ствол автомата и дал короткую очередь в голову уже мертвого хозяина дома.

Те несколько коротких секунд, что продолжалась схватка, Семен стоял за занавеской, выбирая момент, когда броситься вперед. Он слышал крики, стоны, выстрелы, но не имел полного представления о том, что происходит в комнате с другой стороны занавески. Осторожно сдвинув пальцем край занавески на сторону, одним глазом заглянул в комнату.

Валиев стоял спиной к Семену, на расстоянии трех шагов. Он опустил вниз дуло автомата и, кажется, собирался еще раз пальнуть в дядю Колю, но передумал, поднял автомат и направил ствол на сидевшего в углу Тимонина.

– Это ты – Тимонин?

Леонид, закряхтев, поднялся с пола, сделал пару осторожных шагов вперед и переспросил:

– Кто, я? Я?

– Ну, ты, кто же еще?

Валиев положил палец на спусковой крючок. Семен, не дыша, наблюдал за кавказцем, выбирая момент для нападения. Ждать дальше – слишком опасно, решил он, рванул занавеску в сторону, шагнул вперед, рассчитывая нанести удар в спину – так, чтобы нож вошел под ребра снизу. Гнилая веревка, державшая занавеску, оборвалась, ткань упала вниз и заплела ноги. Семен неловко дернул ногой, стремясь сбросить с себя занавеску.

Эффект неожиданности был потерян. Валиев повернулся на звук, отступил назад. Он увидел незнакомого дюжего мужика с финкой в руке, готовящегося к удару, и не раздумывая, нажал на спуск.

Автоматная очередь перерезала тело Семена на уровне груди и сбила его с ног. Он повалился задом на пол, выпустил нож, в предсмертной агонии пытаясь сбросить с себя занавеску. Валиев добил Семена выстрелами в лицо.

Тимонин потихоньку приходил в тихое бешенство. Он нагнулся, подхватил с пола вилку из нержавейки – другого оружия под руку не подвернулось – и бросился вперед, как бык. Валиев успел повернуть ствол в сторону нападавшего, успел нажать на спусковой крючок. Но вместо выстрела раздался сухой щелчок, все патроны он уже расстрелял. Тогда Валиев попытался ударить Тимонина цевьем автомата по голове, но не успел размахнуться. В следующую секунду налетевший, как ураган, Леонид вонзил стальную вилку в плечо Валиева, сшиб бригадира грудью и повалил на пол. Бесполезный автомат отлетел в сторону. Азербайджанец сумел выдернуть столовый прибор из своего плеча, попытался проткнуть им нападавшему глаз, но не достал до лица, лишь зубцами вилки расцарапал Тимонину голую грудь.

Противники покатились по полу. Леонид был тяжелее и опытнее Валиева и быстро овладел инициативой. Оседлал бригадира, мертвой хваткой вцепился в его горло, с силой сжал пальцы на шее. Валиев захрипел. Его глаза готовы были вылезти наружу или просто взорваться. Он бил ногами, мычал, дергал головой, слабея с каждой секундой.

– Пусти, пусти, – еле выдавливал из себя бандит. – Пус…

Тимонин оторвал руки от его горла, один за другим занес тяжелые кулаки и вырубил Валиева в три удара. Затем, пошатываясь, отошел к окну, поставил на ножки уцелевший стул. Кажется, стало легче, голова больше не гудела. Присев к столу, поднял с пола бутылку, сделал три последних глотка из горлышка и, поморщившись, огляделся в поисках закуски, но ничего съедобного на столе не обнаружил.

Тогда он поднял с пола раздавленный чьей-то ногой кусок черствого хлеба и огурец. Жуя хлеб, Тимонин меланхолично наблюдал, как на полу росла, увеличиваясь в размерах, кровавая лужа. Кровь вытекала из трупов и уже готова была захватить валявшиеся на полу пачки денег. Он встал, собрал деньги и кинул их в портфель, справедливо рассудив, что покойнику деньги без надобности, а живым еще пригодятся.

В этот момент Валиев застонал, беспокойно заворочался на полу. Тимонин сверху вниз долго смотрел на бригадира, потом залез под стол, вытащил длинный столовый нож, отлетевший в дальний угол, вернулся к Валиеву и уселся ему на грудь. Бригадир, медленно приходя в себя, пробормотал: