– Я предоставлю Хэкетту вести вас, джентльмены, если не возражаете, – сказал лорд Фрэнсис, когда мы дошли до Большой лестницы. – Как вы понимаете, у меня много дел, со всеми этими прискорбными событиями, а мой батюшка желает, чтобы я, беспутный младший сын, достойно проявил себя в подобной ситуации. – Он добродушно рассмеялся, и я опять восхитился этим человеком – он не унывает даже в таком тяжелом положении. Правда, когда лорд Фрэнсис повернулся, чтобы покинуть нас, лицо его вдруг стало серьезно. – Только я хотел бы просить вас об одном одолжении… – Он скривился от стыда и неловкости. – Я понимаю, что мы попросили вас о помощи, и что вы имеете полное право заботиться о своей безопасности, но… все-таки мы с вами – в королевской резиденции. Доктор, я не мог не заметить, что у вас под полой сюртука – армейский револьвер. Прошу меня извинить, но держать при себе огнестрельное оружие в замке строго воспрещается.

Послышался хор взаимных уверений – я заверял сэра Фрэнсиса, что полностью вхожу в его положение, а он продолжал извиняться; наконец я передал ему свой «уэбли», и сэр Фрэнсис, пообещав, что я непременно получу револьвер обратно перед отъездом, удалился по коридору в направлении королевских покоев. И лишь когда мы все достигли Большой лестницы, следуя за дребезжанием связки древних ключей в руке у Хэкетта, Холмс пробормотал:

– Жаль вам расставаться с мистером Уэбли, а, Ватсон? Ну ничего, мы все еще можем читать судьбу по ладоням…

Я тут же вспомнил про бандитское оружие, уютно покоящееся у меня в кармане, и уже было хотел развернуться, мигом догнать лорда Фрэнсиса и сдать ему и этот пистолет тоже; но Майкрофт Холмс меня остановил:

– Ну-ну, доктор. Я совершенно уверен, что, раз лондонская полиция не признает это устройство огнестрельным оружием, королевская семья не станет возражать, если вы будете носить его при себе… – Тут он бросил на меня многозначительный взгляд и добавил еще тише: – Постоянно…

Poignarder a l’ecossais

Тело Денниса Маккея действительно лежало, как и сказал Майкрофт Холмс, «в старом леднике в одном из погребов». Только мне тогда не пришло в голову спросить, сколько лет «старому» леднику. По словам Хэкетта, стены этого холодного помещения были по большей части высечены прямо в скале, на протяжении веков их латали чем попало – от кирпичей до гранитных блоков, и все это скреплялось цементом, который крошился большими кусками. Воды какой-то подземной реки – трудно было сказать, как глубоко под землей мы находимся, потому что по дороге нам пришлось неоднократно подниматься и спускаться по разнокалиберным лестницам, – в нескольких местах сочились по голым камням и впитывались в земляной пол. Мне было не по себе в этих современных катакомбах – похоже, когда-то здесь была тюрьма. Возможно, я слегка озяб оттого, что вся кровь прилила к набитому едой желудку, и потому мне казалось, что в погребе холоднее, чем на самом деле. А может, на меня подействовало прибытие четверки наших попутчиков из поезда – они явились через несколько минут после нас. Но видя, что наше дыхание вырывается из ноздрей и губ клубами пара, я догадался, что этот холод – не плод моего воображения.

На большом прямоугольном куске – сначала я подумал, что камня, но это оказался лед, – лежало спеленутое тело несчастного Маккея. К счастью, вскоре после обнаружения трупа его завернули в простыню, на которой почти не было следов крови. Простыня скрывала глубокие и ужасные раны, но для того, чтобы их увидеть, нам надо было ее снять, а это потребовало немалых усилий, так плотно была она обернута вокруг тела.

– Мистер Холмс, – сказал я Майкрофту, – не соизволят ли ваши люди подержать тело, чтобы я мог размотать ткань?

– Конечно, доктор. – Стоило Майкрофту кинуть взгляд на сотрудников военной и морской разведки, стоявших в слабоосвещенных углах комнаты (парочки наших знакомцев среди них не было), как те живо кинулись выполнять приказ. Четверо молодых людей без видимых усилий приподняли тело со льда, взяв его за плечи и за ноги. Я подумал, что эти люди – не из тех, кому можно безнаказанно стать поперек дороги. Когда тело Маккея окончательно оторвалось ото льда, я начал разматывать добротное хлопковое полотно…

И тут я кое-что заметил: тело Маккея, зажатое в руках крепких молодых офицеров, как-то странно свисало надо льдом. Сначала я решил протереть глаза, думая, что на меня разом подействовали недостаток сна, Майкрофтов бренди и уже упоминавшийся отлив крови от мозга к желудку. Но и после этого мне представилось то же необычное, даже, я бы сказал, поразительное зрелище, хотя до меня дошло, что? именно я вижу, лишь когда я бросил взгляд на своего старого друга.

Холмс отошел закурить в неосвещенный угол комнатки еще до того, как тело подняли; маленький красный огонек осветил лицо, и я заметил острый взгляд глаз, настолько воодушевленных видом подвешенного в воздухе тела, что казалось, будто они уже превзошли простой человеческий блеск и начали фосфоресцировать, подобно глазам какого-нибудь глубоководного чудовища. Лицо Холмса выражало тревогу и возбуждение; последнее проявлялось улыбкой, более заметной, чем обычно, когда он только кривил угол рта. То был восторг при виде какой-то детали преступления, совсем ни на что не похожей, совсем новой. И такие его чувства меня отнюдь не удивили.

От плеч до пяток тело Маккея было совершенно податливым. Я не имею в виду обычное отмякание тела после того, как проходит трупное окоченение; нет, я хочу сказать, что в теле не осталось ничего жесткого – даже руки и ноги свисали, омерзительно мягкие, словно одежда Маккея была заполнена не плотью и костями, а крупой. Это наводило на мысль, что подробности его смерти были слишком чудовищны даже по сравнению с тем ужасом, о котором мы уже знали. И с той кошмарной гримасой агонии, что искажала некогда привлекательное, должно быть, лицо шотландца.

Я поспешил освободить тело от простыни, и четверка офицеров осторожно опустила его обратно на лед. (Мне стало ясно, что ни один из четырех не бывал на фронтах, иначе кто-нибудь обратил бы внимание на жуткую подробность, уже замеченную нами.) Когда истерзанные останки снова оказались на мерзлой поверхности, я принялся напоказ осматривать два или три десятка колотых ран – рваных, звездчатых, либо чистых и гладких, однако же без исключения отвратительных своею глубиной, насильственностью и тем ущербом, которые они нанесли внутренним органам несчастного, – все это время ожидая, чтобы Холмс заговорил.

И он заговорил – тут же:

– Брат, – сказал он деланно небрежным тоном, – пожалуй, было бы лучше, если бы твои люди отправились патрулировать окрестности дворца. Ведь большую часть слуг отпустили, и к тому же, как мы теперь знаем, – Холмс открыто посмотрел на Хэкетта, который, как я заметил, проявлял чересчур настойчивый интерес к нашим изысканиям, – возможно, что у наших противников есть ключ или ключи от дворцовых замков.

Майкрофт уловил намек незамедлительно и приказал офицерам последовать предложению Холмса; Хэкетт, однако, не проявил ни малейшего желания уходить.

– Мы вас не задерживаем, Хэкетт, – сказал Майкрофт. – Раз уж эти джентльмены начали обследовать тело, неизвестно заранее, сколько им понадобится времени, а на ваших плечах, должно быть, сейчас множество забот.