Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За окном стояла непроглядная темень. Дождь наверняка рисовал серебром по стеклу для Энн десятый сон. Я все стоял. Как дурак смотрел в черноту за стеклом, пил остывший слабенький чай и размышлял. О завтрашнем дне. О том, кто меня подставил. О моей Искре: как пристроить ее в фирму, что бы она узнала то, что меня интересует. Об Энн думал особенно много. И не только о деле, но и о теле. Ее теле.
Утром, в машине, я соврал. И убедительно. Она поверила.
На полу в прихожей я поцеловал не только чтобы успокоить, но еще и потому, что захотел ее. До рези в паху. Меня впервые сорвало. Накрыло, мать его, как подростка со спермотоксикозом. И сейчас воспоминания о случившемся пульсом отдавались в ушах. И не только в ушах, но и значительно ниже. Воображение рисовало то, чего не случилось.
Как я задираю ее футболку, касаюсь пальцами упругой груди. Замираю, вслушиваясь в ее учащенное дыхание. Прокладываю дорожку поцелуев от пупка до опушки джинсов. Расстегиваю молнию, стягивая одежду, сдерживая себя изо всех сил. Спускаюсь еще ниже. Пальцы касаются бедер. Она ждет меня. Влажная. Возбужденная. Стонет, царапая мою спину. Прогибается навстречу, выстанывая мое имя…
От яркой, четкой картины своей фантазии я закаменел. Прислонился лбом к холодному стеклу, рвано дыша. Вся моя суть орала: «Надо ее трахнуть!» Но мозгами я понимал, что это только помешает. Будет отвлекать. Уже отвлекает от главного.
Я выматерился, стиснув зубы. Надо скинуть напряжение. И решил поработать. И не только руками.
Футболка полетела на стул, а я, уперев кулаки и ноги в пол, начал отжиматься, стараясь сосредоточиться на дыхании и считая про себя поднятия корпуса.
Аня
Спустя час, когда шея затекла, а желудок затребовал еды, я поняла: пусть работа сама себя не сделает, но и холодильник сам себя не ограбит. Огни ночного голода, которые тем ярче светят, чем шире открыт холодильник, становились в моем воображении все привлекательнее. А ещё хотелось выкинуть из головы мысли о Нике. А если выбросить не получится, то хотя бы заесть их чем-нибудь вкусненьким. Потому как все то время, пока я редактировала фото, ловила себя на том, что вспоминаю этого занозу и сноба. И приказывала себе: не сметь. Но мысли-поганки все возвращались к рыжему…
Решительно захлопнула ноут. Все! Иду на охоту!
Вот только на первой же ступеньке я в темноте умудрилась оступиться. Полетела вниз и, чтобы не упасть, начала перебирать ногами, и… как итог — споткнулась обо что-то матерящееся. Вернее, кого-то. Ника. И узнала много нового. В общем, очень диалектически обогатилась. И, наполненная этими знаниями, со всего маху врезалась в холодильник.
— Твою ж…! — выдал Ник
Я же, умудрившись каким-то чудом остаться на ногах, терла свой многострадальный лоб, которым едва не забодала холодильник, и чувствовала себя на редкость по-идиотски.
— Что ты здесь делаешь? — наконец выдала я ну очень «умный вопрос».
— Сейчас? Пытаюсь цензу рно мыслить. Но пока получается только цензурно говорить, — прошипел Ник, вставая. — А до этого — отжимался.
А до меня стало доходить, куда именно я саданула и тем, возможно, резко сократила число наследников одного миллиардера до нуля.
И если я думала, что до этого чувствовала себя неловко, то поняла: ошибалась. Ощутила, как от стыда загорелись не только щеки, но даже кончики ушей. Хорошо хоть, в темноте не видно, как покраснела.
— Извини, — пискнула я.
А вот чего не ожидала, так это участливого:
— Сама сильно ушиблась?
— Ну… как сказать. Кажется, я подтвердила аксиому: сначала человека украшает упорство, а потом еще и синяки. А ведь только хотела перекусить…
— Приложи что-нибудь из холодильника, — посоветовал Ник.
В итоге через пару минут я прижимала ко лбу пакет с замороженными ягодами. А он вышел на крыльцо. «Охладиться целиком», — как пояснил Ник.
Свет я так и не включила. Может быть, оттого, что казалось: если щелкну выключателем и первый этаж зальет свет, то ощущение конфуза лишь усилится. Вот так я и сидела в темноте, снедаемая совершенно полярными чувствами: голода, холода на лбу и неловкости.
И если с последним ничего поделать не могла, то с первыми двумя… отложила подтаявший пакет с ягодами и таки открыла ещё раз холодильник. Сейчас с исключительно гастрономическими намерениями. Не зря же я прошла огонь, воду и трубы… в смысле, лестницу, травмы и стыд из-за бутерброда!
Но, как оказалось, внутри меня терпеливо поджидали не просто банальные калории, скинутые в сегодняшнем перманентном стрессе. Нет. Там стояла сковородка. С жареной картошечкой и котлетками! И пусть под крышкой их было всего ничего. Зато какие. Золотистые, ароматные. М-м-м… Ну как дать таким замечательным — и замерзнуть!
Вот так на меня подействовала ночь, в которую одни при свете луны превращаются в волкодлаков, а я вот при свете холодильника, как оказалось, — в саранчу. Сегодня — так точно.
Я съела все. Ну, почти все. Прямо со сковородки, ибо древняя легенда гласила: так вкуснее. А опыт ещё и нашептывал, что тарелку мыть не придется. В итоге я оставила чуть-чуть картошки.
Скрипнула входная дверь. И я, что бы скрыть следы кражи, сунула сковородку обратно. Так сказать поставила, где взяла. Вот только я не рассчитывала, что остывший на свежем воздухе Ник ринется сразу же проверять свои припасы.
А он, не подозревая о подставе, достал злополучную сковороду и поставил ее на стол со словами:
— Я тут ужин приготовил. Оставил половину тебе. Поешь? — С этими словами он жестом фокусника поднял крышку и…
— И тебе вот немного… оставила…
Кухню, погруженную в выразительное молчание, озарял лишь свет, льющийся из открытой дверцы «Атланта». Ник придирчиво изучал мое «немного». И наконец он изрек:
— Ань, знаешь, в чем смысл мытья посуды? — И, не дождавшись моего ответа, иронично продолжил: — В том, чтобы отделить это «я тебе оставила» от стенок сковородки.
— Я увлеклась, — пришлось покаяться. — Было очень вкусно.
И, чтобы как-то загладить еще одну неловкость, на которые сегодняшней ночью у меня был ну небывалый урожай, прям как у передовика аграрного производства, добавила:
— Ты здорово готовишь. — И печально присовокупила: — А у меня, как выражается Дашка, черный пояс по кулинарии. Я иногда так жарю, что могу убить одной гренкой.
— Такие жесткие? — уточнил Ник.
— Скорее черные, — призналась я. — И твердые. До состояния, когда они при броске могут воткнуться в гипсокартонную стену.
— Я понял…
Останавливая поток
