Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Шлюха Китаева!
Он похолодел, а потом почувствовал, как пламя ярости разрастается внутри его.
Вместо того чтобы уйти за кулисы, Джиджи пристально смотрела в зал в поисках автора гневного выкрика. На смену гордой, чувственной богине, заворожившей зал, пришла бойкая девушка, бежавшая за ним по Елисейским Полям и вставшая на его защиту.
Халед поймал себя на мысли, что ему действительно нравится эта девушка. Эта мысль отрезвила его. Он прыгнул на сцену, переступил через рампу и шагнул к ней. На лице Джиджи было написано полнейшее недоумение. Она была настолько шокирована, что только слабо пискнула, когда он перекинул ее через свое плечо. Только когда они оказались за кулисами, она начала молотить его спину кулачками и кричать, что он ненормальный и испортил все представление.
Халед же, наоборот, чувствовал себя здравомыслящим, как никогда.
Джиджи быстро поняла, что они направляются к выходу. Он все еще нес ее на плече, как доску для серфинга, мимо толпы глазеющих на них танцовщиц, рабочих сцены, охранников кабаре, которые даже не попытались их остановить.
– Отпусти меня! – кричала она. – Ты совсем спятил?
– Да.
– Куда ты меня тащишь?
– Подальше отсюда.
– Немедленно верните меня на сцену, господин Китаев! Я должна продолжить выступление.
– Господин Китаев? – прорычал он.
– По-моему, на работе стоит придерживаться рамок приличия.
– Это ты здесь работаешь, а не я.
– Я никуда с тобой не пойду!
– Не повезло тебе. В этот аквариум ты больше не вернешься!
– Это мой номер!
– Сегодня парижане хотят тебя утопить, а эти придурки-братья подумали, что засунуть тебя в чан с водой перед пышущей злобой толпой – хорошая идея!
– Никто не хочет меня утопить, кроме других девочек из шоу, а ты только подлил масла в огонь!
Он продолжал идти.
– Ты не можешь просто взять и вынести меня отсюда! Что скажут люди?
– Только то, что они и так уже говорят, – прорычал он. – Что я не могу держать свои руки подальше от тебя.
Позади них уже слышались крики, но Халед ногой открыл входную дверь.
– Ты не можешь вытащить меня на улицу, я же голая!
– Я в курсе, – холодно ответил он.
Холодный ночной воздух пробрал ее до костей, но она почти мгновенно оказалась в теплом салоне его внедорожника. Халед прыгнул вслед за ней, и автомобиль сорвался с места. Джиджи переползла к противоположной двери, скрестила ноги и прикрыла ладонями грудь. Она была голой, мокрой и униженной.
– Ты с ума сошел? – взорвалась она.
Халед потянулся к ней, но Джиджи оттолкнула его ногой.
– Не трогай меня, извращенец!
Двенадцатисантиметровая шпилька зацепилась за карман его джинсов, и туфля упала с ее ноги. Халед схватил вторую ее ногу и осторожно снял с нее туфельку. Он опустил окно и выбросил туфли.
– Эти туфли – собственность «Синей птицы»! – Она не верила своим глазам. – Они ручной работы!
– Папарацци шныряют по всему театру. – Он рыкнул так, будто она в этом виновата, и Джиджи втянула шею, как черепаха. – Я хочу знать, как они попали в здание.
– Я-то здесь при чем? Им нужен ты!
– Не будь такой наивной, – проворчал он. – И хватит уже молотить меня ногами.
– Тогда выпусти меня из машины! Что ты делаешь? – Она начала брыкаться, когда Халед попытался засунуть ее руку в рукав своего пальто.
– Одеваю тебя, – нетерпеливо сказал он. – Прекрати дергаться!
– Не нужно мне твое пальто! Я хочу вернуться в театр!
Она все же укуталась в пальто в попытке сохранить остатки гордости. Одно дело оголяться на сцене, когда зрители видят ее издалека, и совсем другое – перед мужчиной, который ее еще даже поужинать не сводил!
У Джиджи было очень четкое представление о развитии отношений с мужчиной: знакомство, свидание, а потом уже можно и оголиться. Она не собиралась нарушать этот порядок.
– Мне угрожали, Джиджи. Глупые, ребяческие угрозы – ответ на всю эту шумиху в прессе о том, что кабаре попало в руки русского бандита. Если ты за метила, милая, ты – не единственный человек в Париже, который мне не доверяет.
На самом деле она ему доверяла, просто в данный момент она была страшно сердита: он не должен был уносить ее со сцены в середине представления!
– Средства массовой информации не оставили мне много пространства, чтобы обеспечить твою безопасность.
– Моя безопасность – не твое дело, – проворчала она.
– Ты замерзла. – Халед начал растирать ее руки.
– И кто, интересно, в этом виноват? Прекрати меня трясти! Слушай, допустим, я не вернусь на сцену. Это решит проблему?
– Это только начало. – Халед отпустил ее, но она все равно чувствовала на себе его обжигающий взгляд. – И если ты не будешь больше меня пинать, мы можем все обсудить как цивилизованные люди.
– Буду тебе крайне признательна, если ты отвезешь меня домой. – Джиджи поплотнее укуталась в пальто, зубы у нее стучали от холода.
– Папарацци уже разбили лагерь под твоими окнами.
– Откуда ты это взял? Кто им дал мой адрес?
– Ты сказала людям на Елисейских Полях свое имя.
Джиджи замутило. Она не такая, как отец! Он всегда делал что-то для себя за счет других людей, в том числе и за ее счет. Она только хотела поддержать театр в трудные времена и привлечь публику в кабаре. Она думала, что Халед это понимает.
– На несколько дней тебе понадобится охрана.
– Я не могу себе этого позволить.
– За тобой присмотрит моя охрана. – Он посмотрел на нее так, словно она несла полный бред.
– И как ты себе это представляешь? – Джиджи поджала под себя ноги, и Халед неотрывно смотрел на них. Она одернула пальто, и их взгляды встретились. Джиджи с удивлением отметила, что он слегка покраснел.
– Ты останешься со мной, – сказал он не терпящим возражений тоном.
– Разве это не сыграет на руку теории о том, что между нами непристойные отношения, основанные на выгоде? – выпалила Джиджи и густо залилась краской.
– Ты покраснела, – несказанно удивился Халед.
– Просто мне жарко в этом пальто. – Джиджи отвела взгляд.
Джиджи выглянула в окно и поняла, что не узнает пейзаж: огней стало меньше, а полос движения на дороге – больше. Она попыталась разглядеть хоть что-то, но на улице было уже так темно, что она видела лишь собственное отражение в стекле.
Халед смотрел на нее так, словно она зачаровывала его. Чувство было взаимным, но это не значит, что она готова ехать с ним куда глаза глядят.