— Mon cher, si vous vous conduisez ici, commea Petersbourg, vous finirez tres mal; c`est tout ce que je vous dis. [Моймилый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите оченьдурно; больше мне нечего вам сказать. ] Граф очень, очень болен: тебе совсем ненадо его видеть.

С тех пор Пьера не тревожили, и он целый деньпроводил один наверху, в своей комнате.

В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходилпо своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты кстене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверхочков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимаяплечами и разводя руками.

— L`Angleterre a vecu, [Англии конец, ] —проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого-то пальцем. — M. Pitt commetraitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменникнации и народному праву, приговаривается к…] — Он не успел договорить приговораПитту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем ужесовершив опасный переезд через Па-де-Кале и завоевав Лондон, — как увидалвходившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьероставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но,несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за рукуи дружелюбно улыбнулся.

— Вы меня помните? — спокойно, с приятнойулыбкой сказал Борис. — Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсемздоров.

— Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, —отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.

Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, ноне считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрелему прямо в глаза.

— Граф Ростов просил вас нынче приехать к немуобедать, — сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.

— А! Граф Ростов! — радостно заговорил Пьер. —Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас.Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m-me Jacquot… [мадам Жако…] давно.

— Вы ошибаетесь, — неторопливо, с смелою инесколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. — Я Борис, сын княгини АнныМихайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына — Николаем. И я m-meJacquot никакой не знал.

Пьер замахал руками и головой, как будтокомары или пчелы напали на него.

— Ах, ну что это! я всё спутал. В Москвестолько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что выдумаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели толькоНаполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна.Вилльнев бы не оплошал!

Борис ничего не знал о булонской экспедиции,он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.

— Мы здесь в Москве больше заняты обедами исплетнями, чем политикой, — сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. — Яничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, —продолжал он. — Теперь говорят про вас и про графа.

Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будтобоясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего-нибудь такого, в чем сталбы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глазаПьеру.

— Москве больше делать нечего, каксплетничать, — продолжал он. — Все заняты тем, кому оставит граф своесостояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…

— Да, это всё очень тяжело, — подхватил Пьер,— очень тяжело. — Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкийдля самого себя разговор.

— А вам должно казаться, — говорил Борис,слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, — вам должно казаться, что всезаняты только тем, чтобы получить что-нибудь от богача.

«Так и есть», подумал Пьер.

— А я именно хочу сказать вам, чтоб избежатьнедоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числуэтих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именнопотому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни матьникогда ничего не будем просить и не примем от него.

Пьер долго не мог понять, но когда понял,вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой инеловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить ссмешанным чувством стыда и досады.

— Вот это странно! Я разве… да и кто ж могдумать… Я очень знаю…

Но Борис опять перебил его:

— Я рад, что высказал всё. Может быть, вамнеприятно, вы меня извините, — сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоббыть успокоиваемым им, — но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правилоговорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?

И Борис, видимо свалив с себя тяжелуюобязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого,сделался опять совершенно приятен.

— Нет, послушайте, — сказал Пьер,успокоиваясь. — Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо,очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьмиеще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого несделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, чтопознакомился с вами. Странно, — прибавил он, помолчав и улыбаясь, — что вы вомне предполагали! — Он засмеялся. — Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше.Пожалуйста. — Он пожал руку Борису. — Вы знаете ли, я ни разу не был у графа.Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?

— И вы думаете, что Наполеон успеетпереправить армию? — спросил Борис, улыбаясь.

Пьер понял, что Борис хотел переменитьразговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонскогопредприятия.

Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиняуезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом,крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьердолго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясьпри воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.

Как это бывает в первой молодости и особенно водиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодомучеловеку и обещал себе непременно подружиться с ним.