— Я лучше постою.

Андрей Матвеевич разгадал его маневр — парню было неловко сидеть напротив сестры-хозяйки и смотреть ей в глаза.

— Садись, садись, — повторил он.

Пришлось сесть. Но разговор не начинался. Андрей Матвеевич кого-то ждал. Все стало понятным, когда в дверях показалась Оленька, а за ней старосты групп. «С чувством хотят ругать, — подумал Антон. — Ну что же, посмотрим. Я за грамотность боролся».

— Кажется, все? — Андрей Матвеевич проверил список. — Нет лишь Митрохина. Пожалуй, начнем.

И обратился к Антонине Осиповне:

— Вот что, Антонина Осиповна. Расскажите-ка нам для начала свою биографию.

Это предложение было неожиданностью для всех, и больше всех изумилась сестра-хозяйка. Что такое! Провинился Антон, о нем, а не о ней и должен бы идти разговор. Но возражать она не стала. Ей ли стыдиться своей биографии! Честно прожиты годы.

Родилась Антонина Осиповна без малого шестьдесят лет назад в деревне Малое Завидово, недалеко от Вышнего Волочка. Ее рождение в семье встретили как еще одну беду: прибавился нахлебник. За стол садилось девять человек, а своего хлеба до Покрова едва хватало. В доме на семерых детей две пары сапог, ребята по очереди ходили в школу. Антонина, младшая в семье, только ползимы и училась, пришлось поступить в услужение. А потом — Питер, резиновая фабрика на Обводном канале. Год спустя Антонина Осиповна считалась лучшей галошницей, но и в хорошие дни зарабатывала копеек тридцать, не больше. Грамоте она училась по магазинным вывескам. С рабочего в ту пору требовалось не много — лишь бы умел в ведомости расписаться. В конторе не удивлялись, если работница вместо росписи ставила три креста.

А замуж выскочила — дети пошли, да и работы не оставишь. В августе 1914 года взяли ее мужа в солдаты.

Прислал он два письма: одно из-под Орши, на втором конверте штемпель минского почтамта. А через полгода городовой принес извещение: «Рядовой Емельянов пропал без вести…»

Пятерых сыновей Антонина Осиповна все-таки вырастила, четверо на Украинском и Белорусском фронтах воюют, а пятый — самый младший — в финскую войну первым провел свой танк через линию Маннергейма.

Кончила Антонина Осиповна рассказ. Ремесленники сидят, не шелохнутся. На Антона просто жалко смотрел, весь сжался, лицо горит.

— Теперь вы, товарищ Мураш, расскажите свою биографию.

Антон вздрогнул. Недавно на собрании группы он рассказывал о своей жизни. А тут — с чего начать? Кто-то от двери подсказал шепотом, да так, что все услышали:

— Когда родился, где, кто отец…

— Без шпаргалки обойдусь, — пробормотал Антон.

Его биография уместилась на четвертушке тетрадочного листа. Мать — ткачиха, отец — рабочий, умер рано от туберкулеза. В самом начале войны мать ехала на работу, и у Дворцовой площади в трамвай попал снаряд. Умолчал Антон, где потом бродяжничал, умолчал и о том, что в девяти городах в угрозыске хранятся отпечатки его пальцев…

Заключил Андрей Матвеевич тихо, не повышая голоса:

— Мы с вами прослушали две биографии. Видите, какая разница. Плохая жизнь сложилась в детстве и юности у Антонины Осиповны, трудно пришлось и Антону в первые годы войны. Ну да это позади. А так ли начал жить ваш товарищ — Антон? Все ему теперь дано, чтобы жизнь прожить не сорной травинкой в поле. Все ему дано, чтобы он стал человеком честным, трудолюбивым, только не понимает этого Антон Мураш. В мастерской самовольством занялся, несколько валиков загубил, сейчас — вон какое дело. Антонина Осиповна — мать героев, в бабушки ему годится, а он форменное издевательство над ней учинил. Вот я вас и спрашиваю: что с ним делать? Боюсь, не понимает он своей вины…

Старосты молчали.

— Нейтралитет держите, — усмехнулся Андрей Матвеевич.

Тягостное молчание нарушила Антонина Осиповна:

— Хватит с парня, косточки и так ему достаточно промыли.

— Вины своей, — решительно сказал Антон, — и верно не понимаю. Значит, я еще несознательный… Выходит, что в моем характере еще сильны пережитки капитализма. Вот вы меня и воспитывайте…

Все засмеялись. Не сумел сдержать улыбки и Андрей Матвеевич. Но он не верил в искренность Антона. Уж больно он легко совершал проступки и еще легче их признавал.

15

На токарном станке Вадим теперь работал самостоятельно. Много неприятностей ему доставляло черчение. Когда снимали копии карандашом, то получалось неплохо. Но скоро Николай Федорович — он преподавал черчение в токарных группах — велел чертить тушью. У Вадима пальцы слушались плохо, линии получались неровные, кляксы то и дело шлепались на чертеж.

Очередной урок Николай Федорович начал с того, что показал работу Алексея, очень небрежную. На чертеже Сафара тоже красовалось несколько клякс. «Сейчас мой чертеж назовет», — встревожился Вадим и опустил глаза на парту.

Однако Николай Федорович, постукивая линейкой по стопке чертежей, сказал:

— Чертите еще все плохо. Больше уверенности. Когда ученик надеется на резинку, всегда толку мало. Ну, а теперь пойдем дальше. — Он поднял на ладони разводной гаечный ключ. — Нужно самостоятельно снять размеры и сделать чертеж.

Ключей всего было три, ребятам пришлось перебегать с парты на парту. Кабинет черчения был самым бедным в училище. До войны он находился в правом крыле старого корпуса, и все наглядные пособия погибли под развалинами.

Один ключ достался Вадиму. Сняв размеры, он передал его Антону, а тому в голову пришла мысль рационализировать дело: он сделал обмер и громко объявил длину ключа. Николай Федорович строго посмотрел на Антона.

— Так скорее, — оправдывался Антон.

— Скорость сейчас не нужна. Важно, чтобы каждый из вас научился снимать размеры.

— Дайте тогда каждому по ключу, — наступал Антон.

— У нас с моделями временно плохо. Вот станет поменьше заказов с фронта, тогда и наготовим наглядных пособий. Лучший в городе был наш кабинет черчения. Одних разъемных моделей насчитывалось девяносто три штуки…

После окончания урока Николай Федорович подсел к Вадиму:

— Чего боитесь? Рейсфедер — не воск.

— Тушью грязно получается. Разрешили бы мне чертить карандашом.

— Привыкайте тушью. Пальцы разойдутся…

Крепко Савушкин держался за свой распорядок. Но у членов комитета он не нашел поддержки. Мария Ивановна сказала более резко, чем ребята.

— Вы, Савушкин, комсомольский секретарь, а хотите жить по расписанию конторы домохозяйства. У нас в университете комсомольцев гораздо больше, а каждому студенту в комитете рады.

Доска «Часы приема» наконец-то была снята с дверей комитета комсомола. К сожалению, не заглянули Савушкину на