квартиру. В воскресные дни на дверях в его комнату, по-деревенски обитых войлоком и обшитых мешковиной, появлялся кусок картона с надписью «Раньше двенадцати часов не будить». Над этой строгой надписью ремесленники шутили, подменяли ее, даже сложили частушку, — ничего не помогало.

Однажды в воскресенье игру юношеских хоккейных команд неожиданно перенесли с вечера на утро. Капитан команды Алексей разослал болельщиков с записками, и хоккеисты, которые жили в городе, в назначенный час собрались на дворе училища. Но одна беда — клюшки и коньки хранились в комитете, а ключ от шкафа Савушкин всегда держал при себе. Бросили жребий. Идти за ключом выпало Анатолию. Сколько он ни стучал, Савушкин не отозвался. Расселись на бревнах игроки, запасные, болельщики. Не явиться на матч — зачтут поражение, прийти без инвентаря — еще хуже, — засмеют. Хоккей не волейбол, в трусах не поиграешь.

По двору проходил старьевщик. Анатолий, переживая неудачу больше товарищей, решил проучить Савушкина. Найдя на бревнах кусок фанеры, он крупно написал: «Стучать громче, разговаривать громче. Глуховат». Буквы получились аляповатые, первое слово заняло почти половину фанеры, зато надпись можно было видеть издалека.

Запрятав фанерку под шинель, Анатолий пустился бегом к маленькому флигелю. В команде, дружно одобрившей вначале шутку, наметился раскол. Савушкина, конечно, следовало наказать, но жаль было обижать старьевщика. Конфликт уладил Алексей. Под лестницей в хозяйственной кладовой накопилась гора бутылок из-под чернил. Вот это-то добро он и предложил отдать старьевщику за ожидавшую его маленькую неприятность.

Помогая старьевщику бережно уложить бутылки в мешок, Анатолий сказал, что на этом же дворе живет человек, который отдаст за две пачки «Казбека» несколько пар старых валенок.

Ребята спрятались за бревнами. Старьевщик, чуя выгодную мену, старательно стучался. Долго никто ему не открывал, хотя в доме стоял такой грохот, что, кажется, мертвого можно разбудить. Внезапно грохот стих. На крыльцо выскочил старьевщик, который, не понимая причины гнева разбуженного им человека, продолжал громко кричать: «У вас есть поношенные валенки?». На него наступал разъяренный Савушкин, закутанный в байковое одеяло, в одних трусах и домашних туфлях. — Я не завхоз.

— Куплю на заплатки.

Показывая на свои валенки в обсоюзке из грубой резины, старьевщик, сложив руки рупором, во все горло кричал:

— Списанные в утиль валенки куплю! Хорошо заплачу!

Перебранка на крыльце развеселила ремесленников. Но в любую секунду Савушкин, отведя душу, мог убежать в комнату, и тогда придется ждать до полудня. Алексей послал Анатолия за ключом…

В это воскресенье все ремесленники из сто двенадцатого училища были на стадионе, кроме Вадима.

Вадим любил гулять в парке. Заснеженные деревья, темные тропинки, настороженные дзоты напоминали ему фронт. Неожиданно он очутился у правого крыла старого корпуса. «Светлый, наверное, был кабинет черчения», — подумал Вадим, глядя на широкие оконные проемы, зашитые ржавым железом. Он заглянул в окно. Там, внутри, был хаос — груды битого кирпича, щебень и высоко наверху, на третьем этаже — детская кроватка. В глубине развалин, под сводами, виднелся разбитый шкаф, дальше — другой, чуть только придавленный косо упавшей балкой. Может, это и был шкаф с моделями?

Сбить с окна проржавленный лист было делом недолгим. Скинув шинель, Вадим пролез внутрь развалин. Шкаф под защитой упавшей балки ничуть не пострадал, только дверца наверху сорвалась с петель и висела. Вадим осторожно сорвал ее совсем. Модели! Они были целехоньки! Вадим схватил с полки стеклянный футляр под которым, как старинные часы, стоял разрез токарно-винторезного станка…

Николай Федорович укоризненно смотрел на запыхавшегося подростка. Лицо покрыто кирпичной пылью, шинель не то в известке, не то в мелу.

— Хорош…

— Модели целы!

И, забыв, что перед ним стоит директор, а не сверстник, Вадим потянул Николая Федоровича в приемную, где секретарша ваткой осторожно смывала грязь со стеклянного колпака…

16

Последнюю неделю Савушкин спал в сутки не больше четырех часов. Сочинял доклад, в библиотеке неутомимо листал газетные комплекты, выписывая цитаты. Зачастил он в типографию, к шефам, в райком. Выпросил на заводе блокноты в обложке, имитированной под кожу. Ученики художественного училища на обложку нанесли золотое тиснение: «Члену президиума».

Настал день выборов комсомольского комитета. Вначале все шло, как задумал Савушкин. Блокноты лежали на столе президиума. Первые три ряда занимал духовой оркестр. В малом зале готовились к выходу пионеры. На генеральной репетиции пятилетняя девочка так душевно прочитала стихи, что Савушкина чуть не прошибла слеза. На черной лестнице стояли наготове физкультурники.

Ровно в семнадцать часов Савушкин показался на сцене. Почему же подростки не встречают его аплодисментами? Он обождал бы немного, затем поднял руку: «требую, мол, тишины». За маленькой неприятностью последовала крупная. На вопрос Савушкина, кому поручить вести собрание, вместо слесаря Мишуткина поднялась Оленька:

— Предлагаю выбрать президиум из трех человек. Моя кандидатура — Вадим Хабаров.

— Вы немножко поторопились, — стараясь быть вежливым, поправлял Савушкин, негодуя на разиню Мишуткина. — У нас большое собрание, нужно президиум выбрать из пятнадцати человек.

Оленька продолжала стоять, чувствуя поддержку в одобрительном гуле:

— Нет, я не поторопилась и не ошиблась. Хочется, чтобы у нас на собрании не было парадности, о многом и серьезно нужно поговорить.

— Извините, — резко перебил ее Савушкин, — прения откроем позже, а сейчас нам надо избрать президиум.

За Жукову вступился Георгий:

— Говори, Оленька!

И сразу слева, справа, из глубины зала раздались задорные голоса:

— Говори, говори, Оленька!

— Я не хочу обидеть товарищей из оркестра. Но у нас сегодня не праздник, зачем нам музыка? Нас пришли приветствовать пионеры, физкультурники. Мы же собрались не на торжество, собрались, чтобы поговорить о наших комсомольских делах.

— Критика под вальс «Голубой Дунай», — крикнул кто-то на балконе.

В зале смеялись, хлопали в ладоши. Мишуткин, пряча «подработанный» список президиума поглубже в карман, голосовал левой рукой за предложение Оленьки.

Несмело поднялся Вадим на сцену. Хотя ему и доводилось проводить комсомольские собрания в танковой роте, но в училище комсомольцев не меньше, чем в полку. Воспользовавшись тем, что из зала уходили оркестранты, а их места занимали комсомольцы, толпившиеся у дверей, Вадим раскрыл папку, которую Савушкин ему незаметно подложил. Он прочитал верхнюю строчку и не поверил глазам, снова прочитал, на этот раз чуть ли не по складам: «Сценарий проведения отчетно-выборного комсомольского собрания». Затем Вадим перевернул заглавную страницу:

«Председатель. Всего на учете состоит сто семьдесят пять комсомольцев, отсутствуют трое. Какие будут предложения?

Голос с места. Начать работу.

Председатель. Ставлю данное предложение на голосование. Прошу поднять руки