— Дяденька! — громко сказал Вадим и прильнул к форточке. — Дяденька!

Печатник с удивлением посмотрел на окно. Вадим осмелел:

— Будьте добры, дайте газетку. Там про полковника Камчатова написано.

Его не стали спрашивать ни о чем, столько волнения было в просьбе. Старик точно все сразу понял…

Вадим спрыгнул с подоконника, прижимая к груди еще липкую, пахнущую свежей краской газету с приказом Верховного Главнокомандующего, с приказом, в котором был упомянут и полковник Камчатов.

14

Антон любил забегать в кочегарку. Какое удовольствие ворошить ломом уголь, сплавленный в огненный ком! Однако последнее посещение кончилось плохо. Как всегда, Антон надел брезентовый комбинезон, а свою одежду положил на табуретку. Кочегар ненадолго дышел к водопроводчикам. Оставшись один, Антон поминутно открывал дверцу топки и, шуруя, не заметил, как из топки вылетел уголек и упал на одежду. Дыру, прожженную на гимнастерке, Иван Спиридонович подровнял ножницами и поставил заплату. Спешка и старые глаза зло подшутили над портным. Вставленный материал оказался значительно темнее, заплата резко выделялась, что и послужило поводом к шуткам над Антоном.

Был простой путь избавиться от насмешек — зайти к Максиму Ильичу, честно рассказать про беду, попросить заменить гимнастерку. Но ведь не скажешь прямо, что сжег гимнастерку в кочегарке? Спросят: а зачем ходил? Как ни крутись, придется отвечать.

В большую перемену Антон пробрался в артистическую комнату клуба, где стоял аппарат местного телефона. Подражая голосу Максима Ильича, он выругал Антонину Осиповну, пригрозил доложить директору, что она плохо следит за обмундированием учеников, и, как бы невзначай, приказал заменить гимнастерку Мурашу.

Ни малейшего подозрения у Антонины Осиповны не возникло, пока Антон ее ругал. Она молчаливо соглашалась, а положив телефонную трубку, стала вспоминать, сколько труда, заботы ею вложено, чтобы ученики были опрятно одеты. Много ли у нее промахов? Родная мать и то не всегда уследит за сыновьями, а у нее сколько ребят на попечении! Максим Ильич застал сестру-хозяйку мрачной, глаза заплаканы, на голове холодный компресс… Что за напасть? Утром была здорова, шутила, и нате вам! К слезам у Антонины Осиповны прибавились громкие причитания. Максиму Ильичу потребовалось немало труда, чтобы убедить ее в том, что он два дня не подходил к телефону.

Тяжело переживала обиду Антонина Осиповна. Любое взыскание директора Антону казалось ей недостаточным, она сама придумала наказание. Не поленилась распаковать тюк одежды, списанной в утиль, выбрала гимнастерку поплоше, изрезала ее ножницами, оставив нетронутыми лишь ворот и рукава. Умело смастерив пакет, перевязала его красивой цветной лентой.

После занятий Антон отправился за новой гимнастеркой. Войдя в кладовую, он вежливо поздоровался, робко спросил, не звонил ли Максим Ильич? Получив пакет, он опрометью пустился в общежитие и там, в присутствии всех ребят, развернул пакет. Хохоту было много, Антон не знал, куда глаза девать. Бахвалился, бахвалился, как ловко обвел сестру-хозяйку, а вышло, что сам остался в дураках.

С этого дня началась вражда. Антон терпеливо обдумывал планы мести: что лучше — устроить в электрическом чайнике короткое замыкание или скинуть мокрое белье в грязь? Последняя мысль ему понравилась: на дворе возле прачечной всегда сушилось на веревке стиранное белье — хозяйство Антонины Осиповны.

Незаметно надрезав веревку, он спрятался за штабелем бревен. Под тяжестью мокрого белья веревка сильно прогнулась. Теперь достаточно подуть ветерку, несколько волокон, уцелевших от надреза, лопнут, и белье накроет грязные лужи.

В тайнике ему пришлось сидеть долго. Ветер шумел в парке, однако на дворе стояла полнейшая тишина. Надо было ему надеяться на ветер! Лучше бы сразу полоснуть лезвием веревку — и дело с концом. Пока он ругал сам себя, из-прачечной с тазом белья вышла учительница Мария Ивановна. Руки у нее были красны от стирки. Неужели будет развешивать белье? Антону хотелось крикнуть: «Стойте! Веревка надрезана!» — но он молча прижался к стене. Мария Ивановна взяла из таза выстиранную юбку, встряхнула и повесила на свободное место. И сразу же лопнула веревка, поползла в разные стороны, волоча по грязным лужам белье.

После случая на первом уроке Антон стал уважать молоденькую учительницу. Она никогда не жаловалась директору на ребят, но ни одной провинности не пропускала. Однажды Алексей во время ее урока зажег бенгальский огонь. Урок, конечно, был сорван. А Мария Ивановна только сказала:

— Вчера весь вечер я готовилась к занятию. Прочитала статью в журнале об ошибках в преподавании русского языка, посмотрела свои записи лекций в университете… А ведь я могла бы пойти в театр. И вот глупая мальчишеская выходка Алексея сорвала нашу с вами работу…

В перемену Антон поймал Алексея в коридоре и толкнул в бок. А когда подлетел разъяренный Сафар, сказал:

— Бить не надо, а разочек дай, чтоб почувствовал…

И вот теперь эта дурацкая шутка с бельем… Со всех ног Антон кинулся учительнице на помощь. Собрал белье, сам отнес в прачечную, пытался прополоскать, но Мария Ивановна, не понимая причины такого рвения, шутливо выставила его за дверь.

— Не мужское это дело.

Случай все же скоро свел Антона с сестрой-хозяйкой, и опять из-за гимнастерки. Примеряя парадную форму, Антон задержал ее, приятно же пощеголять во всем новеньком. Вернувшись с занятий, он нашел на кровати записку: «Товарищ Мураш гимнастерку нужно здат в клодовую».

Он рассвирепел. Как делала Мария Ивановна, синим карандашом он подчеркнул орфографические ошибки, красным исправил буквы, затем размашисто в правом углу наложил резолюцию: «Антонина Осиповна, жаловаться умеете, а в слове из пяти букв делаете две ошибки».

Антон прикрепил записку на дверях кладовой. В перемену он шепнул Митрохину и дружкам из модельной группы. К бельевой началось паломничество. Оленька, возвращаясь из канцелярии, увидела смеющихся ребят, заинтересовалась, прочитала Антонову записку. Лицо у нее вспыхнуло неровным румянцем, недобрыми глазами она посмотрела на Антона и ребят:

— Ну что тут смешного? Стыдно за вас.

Подростки, однако, продолжали, смеяться. Алексей крикнул:

— Дорогу члену коллегии защитников!

— Снимите записку!

На этот раз ребята не послушались Оленьку, и записка попала в руки сестры-хозяйки. Николай Федорович долго уговаривал Антонину Осиповну не уходить из училища — нельзя мальчишескую выходку принимать близко к сердцу.

Андрей Матвеевич вызвал Антона, — в том, кто затеял это издевательство с запиской, у него не было никаких сомнений. Вразвалку Антон вошел в кабинет и смутился: Антонина Осиповна сидела у стола, прикладывая платок к глазам. Антон рассудил, что ему лучше остаться у двери.

— Присаживайтесь, товарищ Мураш.

«Раз товарищ, да еще по фамилии, значит плохи мои дела», —