войн. Сюда боги приходили размышлять о вечном, читать стихи, петь песни и наслаждаться мгновением красоты в их не знающей конца жизни.

И именно поэтому он никогда не думал, что придет сюда по собственной воле. Здесь все было чуждо его беспокойному нраву. Здесь не пыли сражения, не звучало приказов, здесь не было ни верных товарищей, ни достойных врагов.

Ничего из того, что когда-то заботило его.

Когда-то очень давно.

В той, другой жизни, где каждый удар его сердца означал новый взмах меча и очередной шаг в сторону распахнутых Врат, откуда лезли твари, мечтавшие пожрать их мироздание.

Он провел ладонью по бутонам цветков, являвшихся лишь метафорой для звезд.

Если бы здесь был Мудрец, может он рассказал бы зачем богам этот сад. Но того уже давно не видели среди Седьмого Неба. Говорили, что Мудрец ушел вместе со своим учеником — маленькой белой змейкой.

— Ты пришел…

Она произнесла имя. Но это имя больше не имело для него никакого смысла и значения. Имя, данное псу его хозяевами, а не матерью, лишь ярлык и не более того.

Он отказался от ярлыков. Так же легко, как и от своей божественной сути.

Боги… лишь невзрачные слуги на пороге простой истины.

— Здравствуй, Миристаль, — он поклонился стоявшей напротив деве.

Облаченная в доспехи, выкованные из света самых горячих звезд, с гербом в виде сияния вечерней звезды, стояла прекрасная из светил ночного неба. Ей золотые волосы сияли ярче солнца, а прекрасные черты лица не смогли бы передать даже самые умелые из художников.

В руках она показательно держала отсоединенный наконечник своего копья.

— Ирмарил отпустил тебя ко мне? — спросил он спокойным и ровным тоном.

— Он не знает, что я здесь, — ответила она голосом, в котором слог даже самого простого слова звенел изысканной песнью.

Он промолчал. Ирмарил и Миристаль… красивая история. Но ему она всегда казалась не менее трагичной, чем Горшечника и Красавицы. История двух влюбленных, разделенных судьбой.

— Отступись… — и снова имя. Ничего не значаще для него. Но другого боги не знали. — Я не хочу сражаться с тобой.

— И я не хочу.

Он действительно не хотел. Среди всего того бесконечного существования, и краткой вспышки быстро угаснувшей жизни смертного, он завел всего несколько тех, с кем ему было приятно проводить время.

И всего одного друга. Настоящего. Того, в ком не раздумываясь бы увидел родную душу… если у них вообще здесь, на Седьмом Небе, имелась душа.

Миристаль. Его названная сестра.

— Тогда зачем? — спросила она.

Зачем? Хороший вопрос. Он уже отвечал на него тогда. В тот день, когда впервые обнажил меч против Небес и Земли. С тех пор ничего не изменилось.

Кроме того, что на сей раз он собирался дойти до конца.

— Однажды я услышал, — произнес он тихо, словно говорил сам с собой. — Что все, что обозримо, то не вечно.

Миристаль вздрогнула, а её взор ненадолго померк. Да, чем дольше ты бредешь по тропам безымянного мира, тем тяжелее слышать сказанное, ибо в нем куда больше, чем может показаться на первый взгляд.

Эта фраза — как целая книга. Вот только чтобы перелистнуть в ней страницу, необходимо прожить год… затем второй, затем десять и, чем дальше ты листаешь, тем тяжелее тебе читать содержимое.

— Ты хочешь разрушить этот мир?

— До самого основания, — кивнул он. — я уничтожу все, что является реальностью, Миристаль. Я сотру все это в пыль. Так, чтобы даже памяти не осталось.

Она отшатнулась и прелестные ладони крепче сжали навершие копья.

— Но… зачем? Для чего?!

Для чего…

Он поднял взгляд к небу. Здесь, в саду звезд, на прелестнейшей из картин мироздания, оставался один изъян. Если здесь светили все звезды вселенной, то что тогда у них над головами?

Только тьма.

Такая же, что он носил на своих плечах дольше, чем мог вспомнить.

— Потому что только так я спасу нас.

— Спасешь? Спасешь как?! — не сдержала крика Миристаль. — Уничтожив всех и вся?!

Она не понимала. И не могла понять. А он не мог ей рассказать. Стоит ему открыть рот. Произнести эти слова. И все начнется заново.

Будет построен сад. И звезды запылают холодным и безразличным к метаниям смертных светом. Откроются Врата и на мертвой земле вырастет дерево, из которого боги, смеха и забавы ради, создадут верного пса.

Тот будет послушно лаять и кусать тех, на кого ему укажут хозяева. Ничего не изменится.

Он так и не сможет её снова встретить. Не сможет построить дом. Они не будут слышать смеха сына и дочери, играющих в саду. И то счастье, подаренное годами смертной жизни, так и останется очередным шрамом на его душе.

— Иногда, сестра моя, — прошептал он вглядываясь во тьму, накрывшую крыльями звездный сад. — жизнь страшнее смерть, а смерть милее свободы.

— Это слова мудреца?

— Наверное, — пожал он плечами. — но, я думаю, он сказал бы иначе. Как-нибудь, чтобы ты смогла понять. У меня так не получится.

Она опять произнесла имя. Подошла к нему и взяла его руку в свои ладони. Такие теплые и такие нежные. Совсем не похожие на холодные и чуждые прикосновения лепестков.

— Пожалуйста…

— Пожалуйста проснись.

Он открыл глаза. Ему снился странный сон. В нем он видел ожившую звезду, облаченную в броню из света. Они даже о чем-то разговаривали. Только не мог вспомнить.

— Ты меня напугал.

Он повернулся к ней. Такой же милой и приветливой как и всегда. Вся в белом, она…

— Боря, нам на процедуры, — медсестра подвезла к нему навороченную каталку, с приделанной к одному из бортиков клавиатуры.

Мария или Надежда… он плохо помнил, как её звали, но с благодарностью принял помощь и, спустя четверть часа, уже ехал по коридорам.

Сегодня очередной день очередных процедур. Но он выдержит и вытерпит. Ведь с каждой такой он приближался к тому, чтобы ему, уже, наконец, установили эту непонятную “нейросеть”. Чтобы та не означала.

— Подожди меня здесь, ладно? Только никуда не уезжай! — она улыбнулась своим словам так, словно сказала какую-то очень жизнерадостную, поднимающую настроение шутку. — Я в кабинет, узнаю можно уже или нет и сразу вернусь.

С этими словами она исчезла за поворотом, а он остался в коридоре. Напротив окна, с которого открывался вид на крыши и