начисто сделаю. Иначе что за удовольствие, перепечатывать туда-сюда? В отдельной тетрадке продвигался синопсис*. Кажись, без синопсиса не берут большие произведения. Может, и берут, но я хотела прям с козырей зайти.

*Условно говоря, скелет книги.

Вечерами, когда мама дома, рисовала иллюстрации, доводила до ума.

Ещё, из знаменательного, меня достало мытьё волос тупо мылом. У меня от этого волосы становятся как мочалка, и сразу, как только высохнут, такое впечатление, что три дня назад мылся.

Здесь вообще в основном всё мылом. Посуду мыли мылом. Стирали тоже мылом, только уже хозяйственным. У бабушки для мыла даже была отдельная тёрка, которая стояла под ванной. Когда нашу «Сибирь» для стирки выкатывали и в стиральный бак заливали горячей-прегорячей воды, бабушка прямо туда мыло на тёрке тёрла. Так-то нормально растворялось, кусков на одежде я не видела.

Но голову мылом мыть — чёт уже перебор.

И вот я выпросила у бабушки полтора рубля* и пошла в промтоварный.

*Большие деньги!

Восемь булок хлеба второго сорта можно купить,

и ещё шесть копеек на проезд в автобусе останется.

09. ПРЕДНОВОГОДНЕЕ

ВСЁ РАДИ КРАСОТЫ

В промтоварном я долго бродила вдоль витрин, рассматривала всякие нужные и полезные вещи. Шампуни там тоже были. Один шампунь стоил рубль, но по виду подозрительно напоминал одеколон. Был он налит в стеклянную бутылку и когда продавщица его пошевелила, совершенно жидко забултыхался. Ну, вода водой. Назывался «Надежда». На что они надеялись, спрашивается?

Второй шампунь совершенно конкретно и прямолинейно назывался «Желтковый» и был упакован в алюминиевый тюбик, толстый, как для клея «Момент». Стоил рубль тридцать. Зато на тюбике было обещано, что он концентрированный. Хм.

Я ещё посомневалась и выбрала желтковый. Стеклянную бутылку я со своей природной ловкостью по-любому разобью. А потом ещё и в ванне на осколок наступлю. Ну, на́фиг!

Ничё такой шампунь оказался, кстати. Непривычный немного, но уж куда лучше, чем мылом мыть.

БУРОВИКИ

Двадцать седьмого декабря ударил мороз. Термометр упал ниже тридцати, окна ледяными узорами покрылись чуть не до самого верха! А к обеду с вахты приехал Наиль, мамин брат!

Сперва все радовались, обнимались-целовались, потом за столом посидели, а потом он выпил, я бы сказала, лишнего и уснул.

Утром в понедельник мама на работу ушла, а бабушка заметалась. Наилька, я так поняла, ей денег довольно прилично дал, и она хотела что-нибудь вкусненькое к новому году купить, но это ж надо в центр ехать (или как у нас все говорили «в город») — а тут я.

— Да езжай, баба, — успокоила её я, — мы нормально посидим. Я рисовать буду. Мандаринок купи, а?

Новый год. Мандаринов хочется. А их не просто купить — их достать надо. Найти, где «выбросили», и очередь отстоять. И один килограмм в одни руки.

Бабушка решилась — понеслась. А я спокойно своими делами занялась. Вдруг, часов в одиннадцать — звонок. Смотрю в глазок — мужик незнакомый.

— Кто там? — спрашиваю.

А он:

— А Коля дома?

Да какой Коля, думаю?

— А у нас Коль нету, вы ошиблись.

— Да как нету? Коля, буровик!

И тут до меня дошло:

— А, Наиль, наверное?

— Да, да! — обрадовался дядька.

— А вас как зовут?

— Лёха!

— Подождите…

Я пошла в кухню, взяла железную кружку с ложкой и начала энергично звенеть у Наиля над ухом. Через пятнадцать секунд интенсивных упражнений один глаз открылся:

— Оля, ты чё?

— Там пришёл мужик, тебя ищет. Говорит, Лёха его зовут.

— А-а… Лёха с Бохана… Скажи: щас…

Лёха принёс с собой три банки кильки в томате, штук пять плавленых сырков «Дружба», булку хлеба и две бутылки водки по 0,5. Мужики сели в кухне и начали разговоры разговаривать. После трёх рюмок Лёха спросил, можно ли у нас курить в форточку, но Наиль сказал, что мама будет ругаться (это он, конечно, про бабушку), и они пошли в подъезд. Потом вернулись и бодро приняли ещё по одной.

Я подумала, что перспектива сидеть с двумя наливающимися мужиками меня как-то не очень прёт, и пришла на кухню. Наиль немедленно весьма официально представил меня своему товарищу в качестве любимой племянницы, отрекомендовав как очень умную девочку «пять лет, а уже читает». Лёха к моим достижениям отнёсся весьма положительно и даже процитировал Ленина: «Учиться, учиться и ещё раз учиться!» Молодец какой.

— Чё отмечаете-то? — спросила я. — Тринадцатую зарплату, поди?

— Точно, глянь какая умная! — восхитился Лёха. — Такая маленькая, а про тринадцатую зарплату знает!

— По триста рублей-то хоть заработали? — ехидно спросила я.

Тут Наиль прямо обиделся.

— Пф-ф! Триста рублей у нас только директор получает, который в конторе сидит и ничего не делает! Смотри! — внезапно (я-то думала, что он вообще беспартийный!) он извлёк из кармана партбилет и развернул на последней заполненной странице.

Вот тут у меня глаз выпал. Нет, я знала, что буровики по северам получали прилично, но… Зарплата начиналась от планки четыреста пятьдесят. И выше, да. А в графе «декабрь» вообще значилось «1576»!!! Да он с этой суммы только взносов заплатил сорок семь рублей с копейками!!!

— И ты, имея такие деньжищи, спокойно смотришь, как твоя мать на старом облезлом диване спит?!

Повисла звенящая тишина. А я смотрела на Наиля и чувствовала, как у меня в висках стучит:

— Ты посмотри, как мы живём! Нищета голимая! Ладно, сестра должна сама себя обеспечивать — но мать-то! Она, вдова, без отца вас вырастила, недоедала, недопивала — а ты?! Да у неё даже шкафа приличного нет!!! И положить туда нечего!!!

Я швырнула на стол партбилет, ушла в комнату и хлобыстнула дверью. Заперлась на шпингалет. Меня мелко трясло. Видеть… видеть вас не хочу! Я ревела тихо-тихо, размазывая по щекам злые слёзы.

Плохо, когда парни растут без отца. И у старшего брата не всегда получается его заменить. Саша тоже выпивал. Нет, не так. Саша мог себе позволить выпить — и прилично выпить! — на праздник. А трое младших братьев пили страшно. Хитрое ли дело — четыреста рублей пропить? Сто бутылок «Экстры» — и готово. При наличии друзей вообще влёт. А «друзья» на выпивку набегут, только свистни…

Рашида жена держала, тёть Валя. Билась за него изо всех сил. Ринат тоже недавно женился, третий раз уж. А Наиль вот один, бабушку не слушает…

В зале бормотали и топтались. Потом Лёха неожиданно громко и нетрезво начал:

— А чево-э-э… поехали! У меня… — что у него, я не услышала, Наиль на него шикнул. Снова забормотали.

Потом кто-то тихонько толкнул мою дверь,