— А тебе зачем такие краски?

— Иллюстрации к книжке рисовать.

— М-м. Писатель будешь, а ещё и художник?

— Ага.

— Мх.

Бабушка задумалась, искоса поглядывая на печатную машинку. До сих пор я не особо к ней подходила.

— Ты не переживай, — сказала я, — настанет и её время. Вот с черновиками закончу — и начну.

— Конечно, начнёшь! — бабушка обняла меня и поцеловала в висок.

Не верит, конечно, ни фига. Но… Спасибо хоть за такую поддержку. Мне всё равно приятно.

ТИПА ЗАГОВОР

После обеда пришёл папа. Не так уж он часто ко мне приходил тогда. Не особо его мама с бабушкой привечали.

Я надеялась, что где-то перед новым годом он придёт, внутренне готовилась, и мне удалось не разреветься при виде него. Господи, сколько лет… Очень я соскучилась.

Принёс большой новогодний кулёк — ну, как обычно в те годы: конфеты (и чтоб обязательно побольше дефицитных, вафель в шоколаде, типа «Красной шапочки» и «Мишки на севере»), большая шоколадка, маленькая шоколадка, огромное и очень красивое «подарочное» яблоко и два мандарина. Это так меня растрогало, просто не высказать.

Бабушка прохаживалась мимо нас, важная, как линкор.

— Пойдём, погуляем? — предложила я.

Я собиралась страшно папу озадачить, и для этого мне не нужны были свидетели.

Мы вышли во двор, отошли в дальний край игровой площадки и присели на скамеечку. Я немного запуталась в датах и не могла вспомнить, Санька родился уже или где-то вскоре вот-вот, но отец точно должен уже второй раз быть женат. А это упрощало дело, потому как жена у него была наполовину бурятка.

— Пап, ты же на тренерскую ушёл уже? — уточнила я.

— Да, а ты откуда знаешь?

Предположила, хе. И ставку тебе, я так понимаю, положили минимальную. Судя по тому, что я помню про алименты. Двадцать пять рублей ровно мы получали — четверть зарплаты. А, может, уже и шестнадцать с копейками, если Санька родился.

— Про институт не думал?

Папа посмотрел на меня сбоку:

— Ты этим голову себе зачем забиваешь?

— За надом. Я слышала, что дядя Саша говорил.

— Это Галин брат-то?

— Да. Он же физрук. Уговаривал маму идти учиться. Ставка выше. Аттестация больше плюсов даёт, — я качала валенком. — Только в Иркутске нету. Надо в Улан-Удэ ехать.

— Ну вот! А ты знаешь, какой там конкурс? И в первую очередь своих берут, бурят.

— Да знаю я про бурят, — я нетерпеливо соскочила с лавочки и встала перед ним, — и про то, что по-родственному у них всё, я тоже слышала. Я вообще много чего слышу, — это заявление заставила отца посмотреть на меня более пристально. — Ты послушай меня! Всё равно ты к этому придёшь. А у тебя теперь есть бурятская родня, — я посмотрела на него многозначительно. — Не бывает так, чтоб буряты в Улан-Удэ жили, и у них нужных знакомств не было.

— Я не понял — тебя что, подучил кто-то?

— А то что я сама по себе умная, такой мысли ты не допускаешь?

Папа смотрел мне в глаза. Как говорится, «никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу».

— У дяди Саши день рожденья был десятого, — сказала я, — я сидела и слушала всё, что они там говорили. Нет другого способа повысить зарплату. Даже если у тебя чемпионы страны будут, а образования не будет, любой халявщик с дипломом института получать будет больше тебя. В Улан-Удэ сплошная круговая порука, родня, друзья… Просто так ехать — шансов нет. А у тебя будет. У тебя ещё и фамилия подходящая.

— Бурятская? — усмехнулся отец.

— Не только. Ты знаешь, у них знаменитый поэт есть, наш однофамилец. А поэтов у них не так много.

— Да ты чё?

— Да, я в газете видела. Михаил зовут.

В глазах у отца появился азарт. Всё. Теперь он из одного чувства авантюризма захочет туда поступить.

Вообще-то он и так бы до этого дозрел, но года через три-четыре, когда у него чемпионы Союза появятся, а ситуация будет ровно как описанная мной (бумажки нет — гуляйте). Так чего время терять?

Потом мы ещё побегали по площадке и покидались снежками. Увалялась я, как снеговик, и домой пошла совершенно довольная. А под конец попросила:

— Пап, подари мне на день рожденья бумагу для печатной машинки. Не надо игрушек.

— Бумагу? — страшно удивился он.

— Ага. Мне сильно надо. Я книжку печатать буду.

— А, ну раз книжку — подарю, конечно!

Тоже не верит. Но, как было написано в инструкции к китайской микроволновке, над которой мы ржали всей семьёй: «это нормально!»

ОЛЬКИНА ГРАМОТА

Между тем, я старательно писа́ла. Тетрадки я выбрала в широкую линейку, хотя всю жизнь для конспектов предпочитала в клетку, с записью без пробелов, в каждой строчке. А тут подумала, что для перепечатки читать потом сильно мелко будет, неудобно.

Путём нехитрых арифметических вычислений, даже с учётом диалогов (если их, конечно, не изобильно)*, я пришла к пропорции: тысяча символов = страница. А с учётом всяких вставок, правок и дополнений, без которых никак не обходилось, тетрадь в восемнадцать листов как раз тянула на такую малоизвестную обычному читателю штуку как авторский лист. Это стандартная единица, которую используют для оценки объёма текста в издательствах, сорок тысяч знаков (это с учётом пробелов). На не самую большую, но уже полноценную книжку, нужно где-то десять авторских листов. Значит — примерно десять восемнадцатилистовых тетрадок.

*И не в стиле Дюма,

которому платили построчно:

«— В Париж?

— В Париж!

— В столицу?

— В столицу.

— Да.»

Можно было взять тетрадки и по сорок восемь листов, но в магазине все они, во-первых, были в клетку, а во-вторых, мне показалось, что ими будет не так удобно пользоваться при перепечатывании.

Если от меня не требуется зарабатывать на жизнь, готовить еду и иными способами печься о ближних, я могу работать всё своё свободное время. Вот просто абсолютно. Не то что бы я совсем интроверт, но вполне счастлива, общаясь с крайне небольшим кругом лиц. И в данный момент обстоятельства были для меня близки к идеальным, компьютер бы ещё… А пока я была ограничена скоростью письма и тренированностью мышц кисти. Да, поначалу напишешь полстраницы — руку как будто тянуть начинает, а если торопишься — аж сводит. Потом я вспомнила все свои хитрые сокращения, которыми в студенчестве пользовалась, стала в обязательном порядке физкультурные пятиминутки себе устраивать (в том числе и для рук) — и дело пошло веселее.

На сегодняшний день в левой нижней тумбе серванта, куда я упаковала бо́льшую часть своих художественно-писательских причиндалов,