В «Глории», как всегда, было не протолкнуться. На стенах, вместе с сахарными черепами ко Дню мертвых, розами и узорными одеялами, висели неснимаемые рождественские гирлянды. Эмира пролавировала сквозь очередь из парочек и компаний и, войдя в зал, протиснулась мимо девушки-администратора, кричащей: «Реувен, столик на шестерых!» Когда глаза привыкли к полумраку, она разглядела Келли за столиком в углу.

– Прости, мне так неловко.

– Все хорошо, все в порядке. – Келли тронул ее за локоть и поцеловал куда-то между щекой и ухом. Отстранившись, он улыбнулся и произнес: – Если я скажу, что ты пахнешь как ванна, это не очень странно прозвучит?

Келли Коупленд родился в Аллентауне, Пенсильвания, у него была старшая сестра, которая растила ребенка, и двое младших братьев, работавших в том же почтовом отделении, где двадцать восемь лет проработал их отец. Келли изо всех сил старался не пялиться в гаджеты после десяти вечера. Он читал только бумажные книги, а перед сном надевал гигантские очки с оранжевым напылением – защиту от синего света. Полдня он сидел за компьютером, писал код и разрабатывал для фитнес-клубов, велотренажерных залов, курсов лечебной физкультуры и семинаров по йоге интерфейсы, требовавшие от клиентов регистрации через приложения с претенциозной рекламой и всплывающими уведомлениями. Эмира знала, что Келли дважды ломал ключицу, что он впадает в «иррациональную ярость», когда люди в кофейнях не слышат, как бариста окликает их по имени, и что его передергивает от одной мысли о глотке цельного молока; но чего она не знала, так это каково будет с ним в постели во второй раз.

Через четыре дня после того вечера в «Лукасе» Келли спросил Эмиру, не выпьет ли она с ним кофе перед работой. Эмира послала скриншот Заре, та ответила: Не пойму, нанимают тебя или увольняют. Кофепитие с Келли было странно формальным. Они как будто оба притворялись, что в прошлую встречу не занимались сексом, что она не убирала его руки со своих волос (он дважды сказал: «Прости», а она дважды сказала: «Ничего») и что он не вытащил, ужасно мило, из-под себя пульт от телевизора, на который случайно сел, не положил его рядом на тумбочку и не сказал: «Пардон. Продолжаем». В супермодном заведении с кучей ламп дневного света и холодным капельным кофе по четыре доллара Эмире казалось, что Келли сейчас предложит ей повышение или спросит, как ей работалось в предыдущем коллективе. Но он расспрашивал, откуда она родом, на кого такого она подписана в Инстаграме, что признаться стыдно (у него это был ручной енот, у нее вообще не было инстаграм-аккаунта), и бывало ли с ней когда-нибудь, что вот ты делаешь среди дня что-то совершенно обычное и вдруг вспоминаешь сон, который видел этой ночью.

Если бы Келли познакомился с Эмириной матерью, та бы сказала что-то в духе: «Вот ведь болтун – трещит без умолку». Поговорить Келли, безусловно, любил, это было ясно по тому, как он задавал вопросы и выслушивал ее ответ с явным намерением дать потом свой собственный, подробный. Но Эмира не возражала, потому что Келли умел и слушать. Он постоянно дурачился, но не шумно и не нахально. Однажды он затеял игру «угадай, что у прохожего в наушниках». В другой раз, проходя мимо двух плачущих младенцев, глянул на Эмиру и сочувственно произнес: «Да, разрыв отношений – дело такое…» А еще как-то раз, когда они после баскетбольного матча уходили со стадиона вслед за маленьким мальчиком, распевавшим «Эта песня никогда не кончится», Келли прошептал Эмире на ухо: «Я тебе дам семьдесят пять долларов, если ты выльешь ему на голову свою колу. Но только прямо сейчас».

Эмира уселась напротив, сбросила курточку Шони и посмотрела Келли в глаза:

– Я бы пришла минута в минуту… Но моя работодательница вдруг вздумала расспрашивать меня о том о сем. Ей очень хотелось поговорить.

Келли снова опустил глаза, вглядываясь в меню при свете свечи:

– Боится, как бы ты не засудила ее за то, что она отправила тебя в самый белый магазин во всей Филадельфии?

– Понятия не имею. Ой, погоди! – Эмира обернулась и извлекла из своей сумки, висевшей на стуле, заткнутую пробкой бутылку. Миссис Чемберлен оставила ее на столике, где заряжался Эмирин телефон. – Зато она дала мне вот что.

Келли вынул свой телефон и в свете экрана прочел надпись на этикетке.

– Вот прямо взяла и дала?

– Сперва спросила, хочу ли я выпить, а потом такая: забирайте с собой!

– На вид стоит бешеных денег, – сказал Келли. – Можно я посмотрю?

– Конечно. – Эмира потянулась за долькой чипсов, обмакнула в сальсу. – Она его даже не покупала. Она пишет письма в винные компании, говорит им, что устраивает какой-то там званый вечер, и они присылают ей кучу всякой хрени.

– Серьезно? – Лицо Келли было подсвечено экраном его телефона. – Кем, ты говорила, она работает?

– Она писательница, – сказала Эмира. И добавила, поскольку недавно гуглила миссис Чемберлен и видела ее фотографии с юными студентками: – И, может быть, преподавательница? Не знаю. Она пишет книгу по истории, в следующем году должна выйти.

– Ни фига себе. – Келли глянул на Эмиру и сощурил глаза. – Это рислинг ценой пятьдесят восемь долларов за бутылку.

– Охренеть, – сказала Эмира, но не удивилась. У миссис Чемберлен было пристрастие к дорогим вещам, чего она, однако, никогда не признавала открыто. Наоборот, ей нравилось хвастать перед Эмирой выгодными покупками. Она доверительно сообщала точную цену какого-нибудь коврика, добавляя «буквально даром!», или говорила, что «гордится собой», оттого что ей удалось отхватить дешевые авиабилеты на Рождество. Эмира недоумевала: почему бы миссис Чемберлен не гордиться тем, что она платит полную цену, поскольку может себе это позволить? Эмира часто смотрела в интернете стоимость чего-нибудь, что имелось у миссис Чемберлен дома, или упоминалось ею, или было связано с ее образом жизни. Во всех до единой ее сумках лежала тушь для ресниц «Джус Бьюти» по двадцать два доллара штучка. В Бостоне она останавливалась в отеле, где одна ночь обходилась, как выяснила Эмира, в триста шестьдесят восемь долларов, и это по будням. А как-то раз, когда Эмира объяснила, что ей пришлось купить Брайар новые трусики, после того как та уселась в грязь, миссис Чемберлен стала рыться в бумажнике, рассыпаясь в извинениях: «Позвольте мне заплатить вам! Тридцати долларов хватит?» Упаковку трусиков Эмира купила в аптеке «Уолгринз» – десять долларов девяносто девять центов за две штучки. Эмира потом пересказала этот диалог Заре, и Зара была вне себя от того, что Эмира не взяла всю предложенную сумму. «Ты совсем уже, что ли? – возмущалась она. – Надо было сказать: да, трусы стоят ровно тридцать долларов, не за что, до свиданья».

– Ну что ж. – Келли передал ей бутылку через стол. – Я-то принес пиво, думал, мы с тобой простые честные представители рабочего класса, но если б я знал, что ты попытаешься меня соблазнить…

– Ага. Именно. – Эмира улыбнулась с долькой чипсов во рту.

Это было еще одно, что она решила прощать Келли: так и быть, пусть считает себя рабочим классом. Келли работал в одном из тех навороченных опенспейсов, где все сидят в огромном зале в шикарных наушниках и полно бесплатных хлопьев и газировки «Ле Крой». Но, вместо того чтобы напомнить ему об этом или, например, отметить тот факт, что он живет над тренажерным залом «Кросс Фит» в районе рынка Фиштаун, она сказала: