– Да не то чтобы делал… Скорее, думал. Ну, к примеру… знаешь, считается, что День святого Валентина придумали открыточные компании, «Холлмарк» и прочие, те, что делают поздравительные открытки? Ну вот, а я до самого университета был уверен, что «открыточные» – это которые делают открытия, вот они и открыли такой праздник. Странно, конечно, думал я, но почему бы и нет? Но стоп, это еще не все. Было еще круче. Я думал, что слово «лесбиянка» произошло от глагола «лесбиянить» и что это типа как «буянить в лесу».

– Келли! – Эмира опять закрыла рот рукой. – Не может быть.

– Еще как может. Я думал, «лесбиянки» – это такие буйные тетки. Лет до шестнадцати так считал. Почему я тебе это рассказываю?

Эмира засмеялась:

– Честное слово, не знаю. Но скажи мне еще раз эту формулу расставания.

Келли положил ладони на стол и прочистил горло.

– Я думаю, будет лучше, если отныне мы пойдем разными путями и эти пути никогда больше не пересекутся.

– Очень красиво.

– Спасибо.

Эмира прислонилась к столу подвздошными косточками. Она следила, как Келли берет пятидесятивосьмидолларовую бутылку вина и выливает остаток в ее бокал.

– Хочешь вызвать мне «Убер»? – спросила она.

Келли поставил пустую бутылку на пол.

– Вообще-то нет. Нет.

Эмира кивнула и сказала:

– Окей.

Задолго до рождения Кэтрин, в Нью-Йорке, Тамра налила вино в три бокала:

– А теперь каждая расскажет про самый неловкий момент в своей жизни.

– Обожаю, когда Тамра пьет, – сказала Джоди, – ей тогда сразу одиннадцать.

Они вчетвером сидели на плетеных стульях, рядом с усыпанным листьями надувным детским бассейном, пластмассовыми совочками и ведерками, в увитом плющом внутреннем дворике Рейчел. Над головами у них висели крошечные белые фонарики. По ту сторону раздвижной стеклянной двери, на первом этаже, была студия, где Рейчел обычно принимала гостей. Там, на гигантской откидной кровати, спала, сунув большой палец в рот, совсем крошечная Брайар. Рядом с ней спали Тамрины дочки, Имани и Клио, и дочка Джоди, Пру, которой предстояло стать старшей сестрой (Джоди вместо вина потягивала газировку с лимоном). Хадсон, сын Рейчел, был у бабушки в Вермонте. Подруги впервые собрались без детей – в смысле, дети были дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.

Рейчел беззвучно закрыла локтем скользящую дверь, и ее глянцевые черные волосы взлетели над плечами.

– В моей жизни это не момент, а целый период, и определяющую роль в нем играет пенис моего сына. – Она поставила четыре белые тарелки на стол, где уже стояла большая пицца с помидорами, сладким перцем и базиликом.

– Даже не говори при мне такого! – Джоди зажала уши. Три дня тому назад она узнала, что у нее будет мальчик, которого она позже назовет Пейном. Она привстала и потянулась за тем же кусочком пиццы, что и Аликс, и ее густые рыжие волосы вспыхнули золотом в свете свечи для отпугивания комаров. – Нет-нет, Аликс, ты бери, – сказала Джоди, садясь обратно.

Именно с Джоди Аликс познакомилась первой – в приемной детского врача, куда пришла с четырехмесячной Брайар на регулярный осмотр; именно Джоди познакомила ее с Рейчел и Тамрой. Аликс всегда отмечала, как трогательно заботится о ней Джоди, как старается, чтобы она чувствовала себя непринужденно.

Рейчел откинулась на спинку плетеного стула, положила руки на подлокотники.

– В магазине, в очереди за кофе, вообще где угодно: «мамочка, пенис нельзя показывать другим людям», «мамочка, с пенисом нельзя играть в догонялки», «мамочка, у меня есть пенис и у нашего песика есть пенис, а ты свой потеряла, тебе надо быть внимательнее».

– О боже, – сказала Тамра. – Как он с тобой, а? В точности по Фрейду.

– Про мой самый неловкий момент девочки уже знают, – сказала Джоди, повернувшись к Аликс, – а тебе рассказываю. Прошлым летом Пруденс ходила со своими двоюродными в лагерь при церкви, и воспитательница вызвала меня для беседы, потому что Пруденс всем очень подробно объяснила, чем занимается мама: собирает маленьких мальчиков и девочек в одной комнате и снимает на видео.

– О нет! – расхохоталась Аликс.

– А если дети громко плачут, тогда знаешь что? – продолжила Джоди, подавшись вперед, широко открыв один зеленый глаз и зажмурив другой. – Значит, это плохие дети и им нельзя больше приходить.

Тамра прыснула:

– Помню!

Рейчел покивала:

– Ребенок просто зашибись. Обожаю.

– А хорошие, – Джоди подняла палец, – хорошие мальчики и девочки приходят снова, и мама опять снимает их на видео, и когда тебя снимают, ты должен слушаться и делать только то, что говорит мама, даже если ты плачешь.

– Подозреваю, больше ее в этот лагерь не приглашали, – сказала Аликс.

– Мне пришлось долго объясняться. – Джоди оторвала корочку от своего куска пиццы и надкусила. – Я показывала им свое рабочее удостоверение, показывала свой сайт. Сидела как полная идиотка на детском стульчике, куда еле втиснулась жопой, доказывала, что я не педофилка и что я провожу детский кастинг для художественных фильмов!

Тамра посмотрела на Аликс:

– А ты кем работаешь, по мнению Брайар?

Аликс взяла свой бокал и сказала:

– Она уверена, что я работаю на почте.

– Что не так уж далеко от истины, – заметила Тамра.

– Хадсон думает, что моя работа – покупать книжки, и иногда это довольно-таки верно, – сказала Рейчел. – Джо, а Пру как считает, чем ты занимаешься?

– Я, кажется, только что закрыла этот вопрос. Мама работает извращенкой.

Женщины дружно рассмеялись в вино и моцареллу.

Аликс посмотрела на Тамру:

– А Имани и Клио как думают, кем ты работаешь?

Тамра поставила бокал:

– О, они знают, что я директор школы.

– Надо же, как удивительно! – Рейчел вздохнула. – Тамрины идеальные дети идеально осведомлены о маминой идеальной работе.

Рейчел проговорила это, сложив руки у щеки, точно диснеевская принцесса. Аликс поняла, что Рейчел изрядно навеселе, и ощутила родство с ней, с этой компанией, с этим моментом. Ей нравилось слышать их голоса, видеть, как они откусывают большие куски пиццы, как медлит с закатом летнее солнце.

Под улыбающимися глазами Тамры угадывалась россыпь темных веснушек. Когда она помотала головой, длинные, до локтей, аккуратные дреды заплясали за плечами. Тамра единственная из четырех подруг ела пиццу вилкой и ножом.

– Насчет идеальной работы Имани с тобой не согласилась бы, – сказала она. – А что касается самого неловкого момента – мой был в университете, это уж точно. На второй день учебы, в большом лекционном зале Брауна, у меня начались месячные. А на мне были белые шорты. – Тамра произнесла это медленно, выразительно. – Одна очень славная девочка дала мне свою куртку, чтобы завязать вокруг пояса, но это уже после того, как куча народа увидела. Я не перестала ходить на лекции, – с гордостью произнесла Тамра, – но весь семестр просидела в последнем ряду, а когда надо было сдавать работы, просила других девочек относить мои листочки.