Бенвенуто, у которого шерсть по хребту стояла дыбом, а хвост ходил туда-сюда, как у лисы, опустился на подоконник рядом с книгой и опрометчиво поднес к ней нос, чтобы обнюхать ее. И тут же отскочил, тряся головой, припадая и рыча по-собачьи. Из книги повалил дым. Люди закашляли, кошки зачихали. Книга корежилась в клубах дыма, словно бы горела. Но вместо того чтобы почернеть, она превращалась — с того края, откуда шел дым, — в серовато-голубую раскисшую массу. Комната наполнилась запахом тления.

— Фу! — вырвалось у всех, кто в ней был. Старый Никколо, растолкав членов своей семьи направо и налево, добрался до подоконника. Встав над книгой, он сильным тенором, почти таким же чистым, как у Марко, пропел три ноты. Он пропел их дважды, прежде чем прервался, закашлявшись.

— Пойте! — прохрипел он с залитым от кашля слезами лицом. — Все, все.

Все Монтана послушно спели в унисон три длинные ноты. И снова спели. И снова. Тут многие закашлялись, хотя дым явно шел на убыль. Старый Никколо, который уже оправился, замахал руками, как хормейстер. Все, кто мог, запели опять. К этому времени книга превратилась в съежившийся треугольник, от нее осталась половина. Антонио, соблюдая осторожность, нагнулся над ней и открыл окно, чтобы выпустить из комнаты остатки дыма.

— Что это было? — спросил он Старого Никколо. — Кто-то пытается нас всех удушить?

— Мне казалось, эта книга от Умберто, — нерешительно сказала Элизабет. — Я никогда бы…

Старый Никколо покачал головой:

— Нет, не от Умберто. И я не думаю, что ею хотели убивать. Посмотрим, какого рода чары в ней заключены.

Он щелкнул пальцами и протянул руку, подобно хирургу за операционным столом. И тетя Джина мгновенно, не дожидаясь приказания, вложила ему в руку кухонные щипцы. Старый Никколо осторожно и медленно откинул щипцами обложку книги.

— Пропали хорошие щипцы, — вздохнула тетя Джина.

— Ш-ш! — сказал Старый Никколо. Съежившиеся страницы книги слиплись в клейкий ком. Старый Никколо снова щелкнул пальцами и протянул руку. На этот раз Ринальдо положил в нее перо, которое держал.

— И хорошее перо, — сказал он, подмигнув тете Джине.

Вооруженный пером и щипцами, Старый Никколо получил возможность разъединить страницы книги, не прикасаясь к ним, и разобрать их одну за другой. На оба плеча Паоло легли подбородки любопытствующих, а на их плечи — еще подбородки. Вытянулись шеи. Не было слышно ни звука, кроме дыхания.

Почти на всех страницах печать полностью исчезла, оставив склизкую кожистую поверхность, совсем не похожую на бумагу, и только посередине виднелось нечто вроде водяного знака. Старый Никколо, близко рассмотрев каждый знак, проворчал что-то себе под нос. И снова что-то проворчал, дойдя до первой картинки, такой же смытой, как и печать, но с более четким знаком. После картинки, хотя ни на одной странице печать не сохранилась, знак выделялся все яснее и яснее вплоть до середины книги, после чего начал постепенно блекнуть и на последней странице стал едва видимым. Старый Никколо отложил перо и щипцы. В комнате стояла гробовая тишина.

— Вот так-то, — сказал он наконец.

Среди собравшихся произошло легкое движение, кто-то закашлялся, но никто не проронил ни слова.

— Я не знаю, — сказал Старый Никколо, — из какого вещества этот предмет сделан, но знаю, что это. Приворот. Я всегда распознаю такое, когда вижу. Тонино, надо полагать, попал под гипноз, если все это прочел.

— Он был какой-то странный за завтраком, — прошептал Паоло.

— Еще бы не странный, — сказал его дед, устремив задумчивый взгляд на остатки книги, а затем обвел им теснившихся вокруг членов семьи. — Так кому, — тихим голосом спросил он, — кому понадобилось наслать приворот на Тонино Монтана? Кто так низок, чтобы гипнотизировать ребенка? Кто?.. — И вдруг повернулся к Бенвенуто, в боевой позе сидевшему рядом с книгой, и Бенвенуто весь съежился, задрожал, рваные уши прижались к гладкой голове. — Где ты был вчера ночью, Бенвенуто? — спросил Старый Никколо, и голос его прозвучал еще тише.

Никто не понял, что ответил сжавшийся в комок Бенвенуто, но все знали ответ. Он был в измученных лицах Антонио и Элизабет, в том, как вскинул подбородок Ринальдо, в сузившихся почти до исчезновения глазах тети Франчески, в том, как тетя Мария взглянула на дядю Лоренцо, но прежде всего в поведении самого Бенвенуто, который опрокинулся на бок, спиной к собравшимся, являя собой воплощение кошачьего отчаяния.

Старый Никколо воздел глаза.

— Не странно ли? — сказал он тихо. — Бенвенуто провел прошлую ночь, гоняясь за белой кошечкой по крышам Дома Петрокки. — Он сделал паузу, чтобы до слушающих дошел смысл сказанного. — Итак, — продолжил он, — Бенвенуто, то есть того, кто распознаёт дурное заклятие, когда его видит, не было рядом с Тонино.

— Но почему? — спросила Элизабет. — Почему?

Старый Никколо продолжал совсем тихо, так тихо, что его почти не было слышно:

— Могу лишь заключить, моя дорогая, что Петрокки получают плату от Флоренции, Сиены или Пизы.

И вновь воцарилось молчание, густое, многозначительное. Нарушил его Антонио.

— Что ж, — произнес он таким сдавленным, таким мрачным тоном, что Паоло невольно на него уставился. — Ну так что? Мы выступаем?

— Конечно, — сказал Старый Никколо. — Доменико, сходи за моей книжицей с заклинаниями.

Внезапно все стали выходить из комнаты, спокойно, решительно, один за другим, и Паоло, который задержался, не сразу понял, что происходит. Он подался было к двери, но увидел, что Роза тоже осталась. Подперев голову рукой, она сидела на постели Тонино, белая как полотно, как простыни на его постели.

— Паоло, — сказала она, — передай Клаудии, что я побуду с ее малышкой, если она хочет пойти. Я со всеми малышами побуду.

С этими словами она взглянула на Паоло таким странным взглядом, что ему вдруг сделалось страшно. Он был рад выскочить на галерею. Во дворе собирались Монтана, все еще сдержанные и мрачные. Паоло бегом спустился туда и передал слова Розы. Протестующих малышей погнали вверх по лестнице к Розе, но в этом деле Паоло помогать не стал. Отыскав Элизабет и Лючию, он протиснулся к ним. Элизабет обняла одной рукой его, другой — Лючию.

— Держитесь меня, милые, — сказала она. — Со мной вы в безопасности.

Паоло взглянул на Лючию и увидел, что она совсем не боится. Взволнована — да, но не испугана. Она подмигнула ему. Паоло подмигнул ей в ответ, и ему стало как-то веселей.

Минуту спустя Старый Никколо занял свое место во главе семьи, и все двинулись к воротам. Паоло как раз протиснулся вперед, оттолкнув Элизабет с одного бока, а Доменико с другого, когда на улице остановилась коляска и из нее вышел дядя Умберто. Такой же сдержанный и мрачный, как все участники процессии, он двинулся к Старому Никколо:

— Кого похитили? Бернардо? Доменико?

— Тонино, — отозвался Старый Никколо. — Книга с университетским гербом на обложке.