и, как я ни пытаюсь, я не могу держать себя в руках. Одна слеза, вторая… И вот я уже плачу так, как не плакала за всю свою жизнь.

Вдруг я чувствую нечто странное. По телу растекается приятное тепло, будто рядом со мной поставили камин или разожгли костёр. Будто укрыли пледом и дали чашку горячего какао с зефирками. Что это? Неужели новенький… обнимает меня?

Перестаю плакать и вдыхаю знакомый запах парфюма, а потом обхватываю новенького за шею. Подушечки моих пальцев горят от смуглой рельефной кожи. Я готова дышать им вечно… На мгновение отстраняюсь от Диомида. Странные ощущения будоражат мою голову. Воображение разыгрывается, а тело тает от разливающегося по нему тепла. Наши с новеньким лица так близки друг к другу, что, кажется, сейчас мы просто сольёмся в одну сплошную массу. Это так… необычно. Захватывающе. И очень манит к себе… Даже темнота не мешает мне в этот момент. Всеми силами призываю себя перестать подчиняться наплыву внезапных чувств, но в итоге не выдерживаю и… целую новенького в губы.

В мозге в ту секунду проносится, пожалуй, сотня, — нет, тысяча, мыслей. Он уже целовался с кем-то? Если да, то с кем? А понравится ли ему мой поцелуй? Не слишком ли сухие у меня губы? И не задела ли я его носом? Странно, но при наших встречах с Мишей я никогда не испытывала подобного чувства. Наверное, потому, что мы ещё ни разу не целовались в губы. Только раз в щёку, и то это можно описать глаголом «чмокнуть». Здесь же всё было по-взрослому. Горячее дыхание, крепкие объятия и мягкие губы новенького, нежно обхватывающие мои…

Внезапно лифт дёргается, а свет зажигается. Я отрываюсь от новенького, чувствуя на губах сладкую влагу и фруктовый привкус во рту. Мы едем вниз. Но я не обращаю на это внимания. Что я натворила?.. Диомид в это мгновение смотрит на меня как-то ласково. Первый раз я вижу его таким. Хромов приближается ко мне, но я выставляю вперёд руку.

Он принесёт мне одни несчастья… Я не должна поддаваться этим, туманящим моё сознание, эмоциям… Он ведь лжёт… И себе, и мне…

— Уходи, — бормочу я, и Диомид замирает. — Я люблю Мишу, — выдавливаю я сквозь слёзы, а у самой, кажется, сердце внутри рвётся на миллион мелких частей. Двери лифта раскрываются, и я выбегаю в холл. Утирая льющиеся по щёкам слёзы, мчусь на улицу. Запрыгиваю в подъехавший автобус и буквально падаю на ближайшее сиденье. Люди с удивлением смотрят на меня, кто-то начинает перешёптываться. А мне всё равно.

Я погубила себя. И отрицать это бесполезно.

Глава 20

Диомид

— Эля? — не без удивления спрашиваю я девушку, пожалуй, впервые за долгое имя обращаясь к ней не по прозвищу. — Ты в порядке?

— Отойди от меня! — буркает Русалочка и закрывает глаза от рассеиваемого фонариком света руками. Я же в это мгновение растерян как никогда. Чёрт, мы с ней снова одни… Главное не сорваться…

— Послушай, Эля, я хотел бы… — начинаю я, двигаясь в сторону Русалочки, но та обрывает меня на полуслове:

— Не приближайся ко мне! Не хочу тебя видеть!

— Подожди, Эля, дай же мне выговориться. — Я стараюсь успокоить девушку, но она забивается в угол и будто бы не слышит меня.

— Эля, давай начистоту, — неожиданно для самого себя произношу я. Пусть она и дальше ненавидит меня, но я хотя бы избавлю её от того, кому она не нужна. — Скажи: почему ты встречаешься с этим малолеткой?

Русалочка поворачивается ко мне — свет фонарика падает на её встревоженное лицо.

— Он не малолетка! — кричит она. — Оставь уже нас в покое!

— Я могу привести тебе тысячу причин, почему тебе не стоит с ним встречаться, — сурово произношу я, и лицо Эли приобретает неопределённое выражение.

— И какие же это причины? — издевательским тоном говорит она, однако фраза, несмотря на это, звучит слишком неуверенно.

— Во-первых, — начинаю я, — он моложе тебя. Уровень его развития не соответствует твоему. Мальчики взрослеют позднее девочек, а ты, как высокоинтеллектуальный человек, обязана это знать. Во-вторых, — уже увереннее продолжаю я, видя, как меняется Элино лицо, — ты не видишь с его стороны никаких мужских поступков. В-третьих, он…

— Достаточно, — перебивает меня Эля. Голос её окрашен в оттенок печали. Я вижу, что она согласна со мной, просто боится это признать.

— Русалочка, послушай… — начинаю я, и вдруг Эля заливается слезами… Что это с ней? Она…

— Эля? — вопросительно обращаюсь я к девушке, но та молчит. Слёзы душат её, и я чувствую, что сейчас вот-вот разревусь сам. Недолго думая, подхожу к Эле и… крепко обнимаю её — так, как хотел ещё с первого моего дня в новой школе…

Пару минут мы стоим молча. Эля, наконец, перестаёт плакать. Но я не спешу. Я позволяю ей освободить те эмоции, которые она, должно полагать, очень давно прячет у себя в душе за семью печатями. Увы, но чем дольше держишь всё в себе, тем больнее потом. И когда-нибудь обязательно наступит тот пик, когда прежний мир даст трещину и разрушится, а глаза станут смотреть на всё совершенно иначе…

Эля осторожно касается моей шеи пальцами. Так мило… Я впервые чувствую себя счастливым. Впервые за долгие годы я понимаю, чего мне так не хватало.

Мне не хватало её… Я вспоминал её каждый день, каждое утро, каждый вечер… Она преследовала меня во снах, и как бы я не был зол на неё, я понимал, что только она подарила мне то тепло и ту заботу, которые заставили меня полюбить жизнь… А то, что произошло… может, это был сон? Она не могла так поступить… не могла, и всё тут…

Касаюсь губами пушистых Элиных волос. В это мгновение не испытываю внутри себя животной страсти. Просто хочу, чтобы она была рядом. Просто хочу обнимать её. Просто хочу стать её защитником. Она должна чувствовать себя любимой. Она достойна этого. Она достойна большего. И я всем сердцем хочу, чтобы она выбрала меня…

И вдруг её губы касаются моих…

Тут же отвечаю на поцелуй. И хотя вокруг царит темнота, я сердцем чувствую, что в этот момент Эля красивее всех на свете. Жаль, что нельзя «заморозить» это мгновение. Позволяю себе нескромность увеличить натиск, и Эля не пытается «отбиться». Я даже не сразу замечаю, как дёргается лифт, а свет зажигается. Мы едем вниз, но я не обращаю на это внимания. Я люблю её, люблю так, что даже готов умереть,