Реэмиграция финнов из России 1990-х гг. вызвала новый всплеск интереса к проблеме пребывания североамериканских переселенцев в Карелии и новую волну воспоминаний[198]. Симптоматично, что и книги Севандер, и мемуары других иммигрантов написаны либо по-английски, либо по-фински, но не по-русски: очевидно, на травматический опыт 1930-х и 1940-х гг. наложилось стремление найти аудиторию в Канаде, США или Финляндии, т. е. в тех обществах, с которыми иммигранты себя идентифицировали. На русский язык до сих пор переведены только две книги Севандер[199]. Вместе с тем эти мемуары дают гораздо больше подробностей о жизни иммигрантов в СССР по сравнению с публикациями в прессе и воспоминаниями реэмигрантов 1930-х гг.

Интересен в этой связи один пример – воспоминания одной иммигрантки, написанные с промежутком в 35 лет. Ольга-Мария Копонен приехала в Карелию из Канады с мужем и маленькой дочкой в 1932 г., поверив в возможности социалистического общества. В 1935 г. муж умер от туберкулеза, позднее болезнь унесла и жизнь дочери. Сама Ольга-Мария трудилась на тяжелых лесозаготовительных и сплавных работах в разных районах Карелии, о чем и был первый ее рассказ, опубликованный в Петрозаводске в сборнике воспоминаний 1976 г. под названием «Женщины на лесозаготовках»[200]. Это вполне реалистичное повествование о тяжелой работе в лесу и в то же время восторженная, полная возвышенных идей картина дружного коллективного труда, настоящий гимн женщинам – передовым труженицам, строительницам коммунизма. Книга, вышедшая в 2002 г. в Вааса после реэмиграции Марии Копонен в Финляндию, это уже совсем иное повествование, рассказывающее о тяжелой, полной потерь и лишений жизни в Карелии[201].

Таким образом, до самого последнего времени основными источниками по изучению истории переселения североамериканских финнов в Карелию оставались газетные материалы того времени, мемуары и интервью реэмигрантов, записанные в Америке или Финляндии. Это объясняет, почему большинство исследователей «карельской лихорадки» до недавнего времени занимались, как правило, ее влиянием на финскую диаспору в Северной Америке. Ограниченная источниковая база и специфический характер личных свидетельств не позволяли осветить иммиграцию финнов в СССР как часть трансатлантической истории межвоенного периода, где в единое целое слились такие феномены, как стремление «красных финнов» преобразовать Советскую Карелию в национальную автономию, Великая депрессия на Западе и ускоренная индустриализация в СССР, политический активизм финнов-иммигрантов, а также индивидуальные истории и международная политика.

Как уже отмечалось, леворадикальные настроения были достаточно широко распространены среди американских финнов, и очень многие из них искренне верили в возможность построения социализма в Советском Союзе. В воспоминаниях иммигрантов можно отыскать массу примеров, свидетельствовавших о глубокой вере людей в справедливое общество, которое уже существует по другую сторону океана. Для них земной шар, как убеждали агитаторы, действительно крутился в ту сторону, в которую его поворачивали большевики[202]. Пропаганда достижений СССР была поставлена с большим размахом. Особо сильное впечатление на людей производил документальный фильм о жизни в Советской Карелии «Старое и Новое», демонстрировавшийся в США и Канаде[203]. Это была мечта, в которую хотелось верить, и агитаторы вполне искренне рисовали перед благодарными слушателями картины всеобщего равенства и братства, о которых многие, впрочем, имели достаточно смутное представление: «В Карелии нет лентяев и белоручек. Все занимают равное положение, а чиновники не носят белых воротничков и фетровых шляп, как в капиталистических странах»[204].

Чем абсурднее выглядели аргументы агитаторов, тем глубже порой оказывалось их воздействие, особенно на детей и молодежь. В одной из финских школ агитатор рассказывал о будущем царстве рабочих, всеобщем братстве и равенстве. Когда дети спросили, откуда у него такие сведения, коммунист ответил, что ему рассказал об этом Карл Маркс, который приезжал в Финляндию и беседовал с ним на летних праздниках в 1930 г.[205] Конечно, подобные рассказы и коммунистические идеалы родителей не могли не сказаться на восприятии детьми окружающей действительности. Иммигрант Калле Ранта вспоминал, что отец постоянно рассказывал ему о Марксе, Энгельсе, Ленине и о новой власти рабочих в России, где нет никаких кризисов и безработицы. «Я часто сидел с угрюмым видом и чувствовал, что скоро водоворот капитализма поглотит все мои надежды и планы. Как ни нелепо звучит, но именно это отражало мое тогдашнее отношение к миру»[206]. Мейми Севандер, дочь Оскара Коргана, которой к моменту переезда семьи в СССР было 11 лет, во всех своих книгах указывала, что идеологические мотивы и связь североамериканских финнов с коммунистическими и социалистическими организациями являлись главными причинами карельского исхода.

Можно не сомневаться, что среди тех, кто когда-то покинул Финляндию по политическим соображениям, оставалось много людей, верных своей мечте о коммунизме и мировой революции. Советская Карелия виделась для них местом воплощения этой мечты в жизнь. Те, кто писал в газеты: «Мы приехали в Советский Союз для того, чтобы вместе с вами строить социализм»[207], не лукавили; они действительно так думали, по крайней мере поначалу. Весьма активная пропагандистская кампания, развернутая левой печатью и предшествовавшая вербовке, принесла свои плоды. Отметим, однако, что, по нашим примерным подсчетам, из всей массы переселенцев коммунисты составляли менее 15 %[208]. Эти данные косвенно подтверждаются и действиями компартий США и Канады, руководство которых вводило ограничительные квоты для выезжающих в Карелию членов партии в 15–20 %[209].