— Еще как, — сказал Мазур.

Он хотел привязать ее к себе долгой болтовней, малость расслабить — потому что план дальнейших действий давно созрел, и они заключались вовсе не в барахтаньи на этой удобной постели…

— А бывает еще почище, — не без блудливости во взгляде поведала Мадлен. — Есть такой инженер, Нильсен, из Швеции, у него жена — блондинка типа фотомодели…

— Знаю, — сказал Мазур. — Я ее видел на танцах, когда заселялся. Я ее, честно говоря, принял за профессионалку, но ваш диспетчер объяснил, кто она. Сказал, очень приличная дама…

Мадлен заливисто, искренне расхохоталась, закинув голову:

— Убиться можно об пальму! Приличная дама, спасу нет… Хочешь знать, как они развлекаются? Каждый вечер, когда они здесь — а он тут раза три в неделю — уходят после танцулек в номер и вызывают пару девочек. Исключительно для нее. Они эту Ингрид на глазах у мужа обрабатывают по полной программе. Причем, прикинь, не просто так — спектакли устраивают. У них номер снят постоянно, как наемная квартира, там целый шкаф с разными нарядами.

Он чаще всего девочек наряжает полицейскими — с понтом две черные легашки замели белую туристочку, привели в участок и стали вдумчиво насиловать, как она поначалу ни ломалась. Я пару раз была «полицейской» — ох, ты б видел, что она вытворяет… А иногда высвистывают Анатоля — это у нас охранник, с во-от таким штырем. Он ее тоже при нем… Чаще всего он типа гангстер, а она школьница — вся такая в белых гольфиках, школьной форме, косички с бантиками. Да, а главное в чем? Этот Нильсен не просто смотрит — он всякий раз на видео снимает. И всякий раз ему изнасилование подавай. Чтобы она пищала и из рук рвалась, чтобы на ней трусики рвали, и все такое… Очень похоже, у него только после такого встает — потому что после этого Голливуда уже он ее пялит до утра. Точно знаем, пялит — уборщица утром из корзины гораздо больше презиков вытряхивает, чем остается после Анатоля.

Мазур, наполняя стаканчики, подумал не без сожаления: жаль, что это обычная шахта, а не какой-нибудь секретный научный центр, и Нильсен — не секретный конструктор. Какой компромат был бы для Лаврика, любит он этакие веши, работать легче…

— А знаешь, чем в свое время этот кинематограф кончился? — прыснула Мадлен. — У Нильсена раз в неделю какое-то суточное дежурство там у них, под землей. Ингрид всякий раз тихонечко мотается в Лубебо, на хату к Анатолю — и там он ее ставит и раскладывает по-всякому безо всяких спектаклей и съемок. Она ему пару штучек показала, каких и мы не знали. А посмотришь — святая… ну ты видел.

— Весело живете, — сказал Мазур.

— А то! — фыркнула Мадлен. — Самое веселье бывает, когда в «доме приемов» случается вечер развлечений, когда приезжают всякие шишки из столицы — акционеры и все такие. Концерн-то большой, эта шахта у него, в общем, на десятом месте. Но развлекаться они все предпочитают здесь — очень уж глухое местечко, ни один журналист не пролезет… Возят всяких политиков, от которых зависит что-то льготное для них протолкнуть… Ну, знаешь, наверно, как это бывает? И уж там такое иногда фестивалится…

— Книгу напиши, — сказал Мазур шутливо. — Писать ведь умеешь. На таких книгах хорошие деньги делают…

— Пристукнут, — сказала Мадлен серьезно. — Точно тебе говорю. Там такие персоны бывают… Пристукнут, ага, — она прищурилась. — А давай теперь про тебя, ага? Вот почему ты куртку не снимаешь? Жарко же.

Она была права — кондиционера в номере не имелось, было душновато и жарковато, особенно в куртке, предназначенной для вояжей по джунглям. К тому же он до сих пор щеголял в той самой майке, которую надел, уходя от упавшего самолета, — о сменной как-то не подумал. Прошло несколько дней, к тому же были и марш-броски по пересеченке, и схватка с Анкой, согнавшая семь потов. Так что майка несчетное количество раз промокала насквозь, высыхала, опять промокала — и сейчас форменным образом залубенела, тело чесалось. Душ бы принять…

— Да так… — сказал он уклончиво.

— Ладно тебе, — фыркнула Мадлен. — Ну, пушка у тебя там, что я, не поняла? Еще когда в номер входила, об нее бедром приложилась. Что у мужика может висеть на поясе большое и твердое? Только пушка. Ну что ты стесняешься? Что я, пушек не видела? Подумаешь, диковина… Снимай куртку, дурик, а то на семь потов изойдешь. Вон за той дверью душ есть, когда начнем, ополоснешься.

Ну, какая уж тут конспирация? Мазур с превеликим облегчением стащил крутку и аккуратно повесил на вешалку. Снял кобуру и отстегнул кинжал.

— Арсенальчик у тебя… — хмыкнула Мадлен.

— Что делать, — сказал Мазур. — В этих местах сиротинушку всякий норовит обидеть, если не в броневике едешь…

Он прошел к окну, распахнул створку и задернул шторы. В комнату хлынула приятная прохлада — ночи в Африке, как неоднократно подчеркивалось, холодные.

Мадлен с азартным выражением на смазливом личике нацелилась в него указательным пальцем с ухоженным ногтем, покрытым сиреневым лаком с блестками:

— А я догадалась! Все же умная я девочка! Никакой ты не инженер-электрик. Ты из службы безопасности. То-то тебя жандарм подвозил, капрал. Станет он простых инженеров возить…

— Догадливая ты девочка, — сказал Мазур. — Только смотри, не болтай по углам…

Мадлен прижала к губам указательный палец, потом заверила:

— Молчок и могила! Ни одной живой душе! Только мне еще не хватало с вашей службой рассориться… Пришлось бы из Лубебо ноги уносить, а мне еще годик остался деньжат прикопить, я говорила… Чтобы ты не сомневался — я уже год вашим постукиваю. Инспектору Дапанату.

Ну да, конечно, подумал Мазур. За господами инженерами тоже нужен глаз да глаз — промышленный шпионаж цветет пышным цветом. К тому же иные шустрики могут потихонечку таскать топазы — дело трудное, но возможное, коли уж работяги и на алмазных приисках, где контроль в десять раз строже, ухитряются камешки тырить…

— Хочешь, я и дальше догадливость проявлю? — спросила Мадлен. — Ты сюда заявился прямиком откуда-то из джунглей, на шахте еще не был. Ну понятно, поздно уже, все начальство по домам разошлось. Вот ты и решил оттянуться, коли уж время позволяет… Ну как, я умница?

— Кто б сомневался, — проворчал Мазур. — Ход мыслей обоснуй, умница.

— Легче легкого, — рассмеялась Мадлен. — Одежда и обувь — для джунглей. Как ты ее ни пытался отчистить, полно всяких пятен. А майка припахивает так, словно ты в ней спал неделю. Любой белый, вернись он из джунглей на шахту, обязательно принял бы душ и сменил одежду, и пушку с ножиком непременно бы оставил в конторе — зачем они тебе тут, в Лубебо? Где тебя жандармы возят куда тебе надо? Точно, ты прямо из джунглей выбрался.

— Ну да, — сказал Мазур. — Было у меня там одно дельце…

— Я не спрашиваю! Я умница… Знаешь, почему я так выпендриваюсь с проницательностью? Вдруг вы мне что-нибудь посерьезнее поручите? Где денежки другие? А то Лапанату мне платит, в общем, грошики — так, на косметику…