Я вернулся в приемный покой, записал свое имя напротив имени очередного пациента и продолжил работать.

* * *

Джослин уже исполнилось семнадцать.

Рыжие волосы ее стали короче. Она собрала их в хвост на затылке. Веснушки на носу и щеках никуда не делись. Она выросла высокой и стройной, как отец.

На сей раз с ней приехали оба родителя. Удивительно, что сделало с ними время. У отца на макушке наметилась лысина, а виски припорошила седина. Он набрал несколько лишних фунтов, но, когда смотрел на Джослин, глаза его сияли точно так же, как раньше.

Я не видел Мэгги с того времени, когда Джослин было четыре дня. Сегодня она стояла рядом с мужем возле больничной кровати. Осанка у нее уже не была такой царственной, как раньше, а на лице появились заметные морщинки.

Родители Джослин стояли очень близко, плечи их соприкасались. Я почувствовал, что они очень волнуются.

– Привет, Джослин, – сказал я. – Я – доктор Грин, врач приемного покоя.

Девушка не смотрела на меня. Она прикладывала мешок со льдом к колену, скрипя зубами от боли. На ней была баскетбольная форма старшей школы О’Лири, черная с зеленой окантовкой и эмблемой в виде рыцаря с мечом и щитом на груди.

Я сел рядом, и Джослин посмотрела на меня. Конечно, она меня не вспомнила.

– Что случилось?

– Она прыгнула для подбора, а потом столкнулась с другим игроком, – ответила за дочь Мэгги.

– Я вывихнула колено, – не обращая внимания на слова матери, сказала Джослин.

– Можешь наступить на ногу?

Она покачала головой.

– Я даже согнуть ее не могу.

Девушка попыталась шевельнуть ногой и мгновенно побледнела от боли. Мешок со льдом упал на кровать. Она схватила его и вернула на колено. На лице мелькнула гримаса боли, но тут же сменилась прежней хмуростью.

– У них плей-офф… – дрогнувшим голосом произнес отец.

Я кивнул. Я понимал, что для них это не просто спорт – это важнейшая часть того, кто девушка сейчас и кем она станет.

Я снял пакет со льдом и осмотрел колено. Нога отекла, над суставом возникла фиолетовая гематома. Вид был не очень.

– Где болит? – спросил я, осторожно прощупывая сустав.

– Глубоко внутри, – ответила Джослин. – Такое ощущение, словно что-то оторвалось.

Я вернул пакет со льдом на колено.

– Что скажете? – спросил отец.

Прежде чем я успел ответить, инициативу перехватила Джослин:

– Я смогу играть на следующей неделе?

– Давайте все по порядку. Сначала нужно сделать рентген и исключить перелом. А уж потом будем говорить о следующей неделе.

Джослин посмотрела на родителей. Во взгляде ее сквозил испуг – она снова стала маленькой девочкой.

– Да, нужно сделать рентген, как говорит доктор. – Мать села рядом с дочерью. – Может быть, все не так страшно.

Снимок оказался хорошим. Из-за сильного отека я опасался, что Джослин сломала плато большеберцовой кости – верхнюю часть массивной кости ноги. Если бы перелом произошел на линии сустава, спортивная карьера Джослин была бы кончена. Но ей повезло.

Я ввел снимки колена в компьютер и развернул монитор так, чтобы всем было видно.

– Это большеберцовая кость, – я показал на экране. – Эта поменьше – малая берцовая. Это коленная чашечка, а это – бедренная кость.

Джослин нетерпеливо кивала. Ее волновало лишь одно.

– Похоже, все в порядке.

Теперь я знал, что кости целы. Нужно было проверить связки. Я стабилизировал бедро Джослин и толкнул ногу чуть ниже колена назад. С задней крестообразной связкой все в порядке. Пойдем дальше. Я осторожно потянул ногу Джослин за икру вперед, удерживая бедро. Нога двигалась слишком легко – и слишком свободно.

Джослин сразу же вскрикнула от боли и прикрыла рот рукой.

– Прости, – сказал я, вернул ногу в прежнее положение и положил на колено пакет со льдом. – Все дело в передней крестообразной связке.

– Значит…

– Значит, на следующей неделе ты играть не будешь.

Кровь бросилась ей в лицо.

– Тебя должен осмотреть хирург-ортопед. Повидимому, понадобится операция.

Джослин прижала к лицу подушку и зарыдала.

Я выждал мгновение. Лица родителей были мрачны. Сезон, по крайней мере для Джослин, закончился.

Ей понадобится операция, реабилитация, а дальше – кто знает. Возможно, она восстановится и сможет бегать, кататься на лыжах и вести нормальную жизнь молодой девушки. Но связкам нет дела до человеческих планов.

Сестра наложила на колено ортез и научила Джослин пользоваться костылями. Девушка пошагала осваивать новый навык, а я отправился к другим пациентам.

Джослин остановилась у стола, когда я заполнял очередную карту.

– Что с тем парнем в пятой палате? Который на ИВЛ?

Я отклонился в сторону и заглянул в пятую палату. Там лежал парень после аварии на мотоцикле. У него были множественные переломы и повреждения легких. На полу валялись упаковки от инструментов, разрезанная одежда, забрызганная кровью. Работа с такими травмами и восстановление дыхания – дело нелегкое. Уборщица мыла пол вокруг каталки.

– Он попал в аварию, – пояснил я.

– Это его кровь на полу?

Я запнулся, но ответил:

– Да.

Джослин посмотрела в пятую палату и сказала, ни к кому не обращаясь:

– Похоже, мне стоит быть благодарной, что я не на его месте.

Медсестра наконец настроила аппарат искусственной вентиляции и заметила, как Джослин внимательно смотрит на нее. Она подошла к дверям и задернула шторку.

– Спасибо, что вы мне помогли, – Джослин повернулась ко мне.

– Упражняйся, – я сделал жест рукой.

Джослин на костылях заковыляла к родителям, они усадили ее в кресло.

И снова ушли.

* * *

Наша экстренная медицина вся состоит из начал и концов. Мои смены заполнены людьми, которые в последний раз занимались спортом, в последний раз были на работе, в последний раз видели любимых людей. Но и первые дни не всегда приятные.

Я видел людей, которые только что узнали, что у них рак, видел первые минуты жизни без близкого человека. В таких мыслях легко затеряться, и я в миллионный раз напоминаю себе, что у нас случается и хорошее. Нужно выбирать, на чем сосредоточиться.

Свет включается в третьей палате. Следующий пациент ждет доктора. Я отгоняю мрачные мысли и направляюсь в палату.

Джослин уже двадцать восемь. Буйная ее шевелюра мне хорошо знакома. Светлая кожа на лице… Джослин слишком бледна. Губы у нее посерели, глаза ввалились. Стоило мне войти в палату, как монитор запищал – давление упало до 74 на 40, критический показатель.