об этом сожалеет, я не должен был бежать, прячется за самыми жалкими оправданиями, я был слишком молод, я еще не умел любить, виноваты всегда другие, цветы так непоследовательны. Но тем не менее это он уходит от ответственности. Он не вернется, и роза это знает, когда говорит ему на прощанье: постарайся быть счастливым.

Он допил очередную «корону». Хватит ли запасов пива в этой забегаловке?

– На самом деле, – продолжал Мойзес, – Маленький принц понял, что его роза умерла. В одиночестве, на его планете, без воды и без защиты. Он знал, что его краса и радость недолговечна, его цветок, у которого только и было, что четыре шипа, чтобы защищаться от мира! А я бросил ее, и она осталась на моей планете совсем одна – пожалел о покинутом цветке несчастный Тонио и вдруг разрыдался. Осталась совсем одна на целый год! Поздно об этом жалеть, Тонио, голубчик!

* * *

Пока Анди все это обдумывала (мне очень нравилось, когда она вот так морщила лоб и щурилась), я снова оглядел столы и стулья, прикованные к пальмам на пляже. Зачем их понадобилось закреплять? Шторма опасались? Но метеослужба не предсказывала даже слабого ветра, который разогнал бы редкие облака, поверьте на слово летчику!

– Значит, Маленький принц бросил свою розу? – задумчиво переспросила Анди. – В точности как Сент-Экзюпери бросил Консуэло?

– Да. Тонио обольстил маленькую принцессу этой маленькой страны, Сальвадора, он полюбил ее, как маленькую экзотическую зверушку, приручил ее, а потом она ему наскучила, и он исчез, не оставив ей ничего, даже завещания, даже открытого признания, что она и есть его единственная роза, даже этой другой обещанной книги, даже посвящения… Исчез, чтобы не встречаться с собственной трусостью!

Анди снова задумалась, так наморщив лоб, будто выжимала из мозга какую-нибудь мысль. Такое же милое выражение лица у нее было в нью-йоркском музее, когда она разбирала помарки в главе про лиса, прирученного друга, про ответственность и пшеничные поля.

Над пляжем заморосил теплый дождик. Казалось, под ним еще быстрее растут строящиеся здания.

– Тогда кто же убил Маленького принца? – спросила Анди. – Кто убил Сент-Экзюпери?

Мойзес ничего не ответил. Он рылся в кармане, зажав между ног странную белую картонную коробку. Выудил наконец то, что искал, и протянул нам два красных паспорта.

Я вспомнил адрес четвертого по списку члена «Клуба 612».

Изар, Автономное Королевство Герминия, Оркнейские острова, Шотландия

– Они вам пригодятся, – пояснил Мойзес. – Таможенники в Королевстве Герминия склонны проявлять рвение. – Пьяница засмеялся, а потом скомандовал: – А теперь идите.

Я встал. Анди не пошевелилась.

– Идите уже. Поищите себе ночлег. Рановато вы сюда явились, отель еще не достроен.

И снова засмеялся. Анди встала. Когда мы отошли уже довольно далеко, я обернулся посмотреть на Мойзеса. И увидел, как он очень старательно оборачивает вокруг пояса цепь и закрепляет ее на пальме.

Как будто предвидел неминуемое стихийное бедствие.

XXII

– Привет, дорогая моя.

– Неван! Наконец-то! Ты где?

– В Америке… Все еще в Америке.

– В Нью-Йорке?

– Нет… Нет, немного… немного южнее.

– Тебя плохо слышно, там какой-то шум.

– Да, здесь работы ведутся.

– Вокруг тебя люди? Ты на улице? Ты в каком-то городе?

– Нет, милая…

– Где ты, Неван?

– Я… на острове.

– На острове? В Америке?

– В Сальвадоре… На безлюдном острове.

– …

– Ты здесь, Вероника?

– Конечно, здесь. Я всегда здесь. Я никуда не денусь.

– …

– Неван, там водятся крокодилы? Пауки-птицееды? Там есть пираты? Я боюсь за тебя. Возвращайся. Возвращайся домой!

– Я завтра вылетаю в Европу.

– Наконец-то домой!

– Почти… Мне еще надо перед этим сделать одну посадку. В Шотландии, на севере Шотландии.

– Неван?

– Да, дорогая?

– Неван, не бросай меня.

– Да что это ты такое говоришь?

– Я тебя уже не слышу, Неван. Так что послушай меня. Просто слушай. Не бросай меня. Ты мне нужен. Мне без тебя страшно. У меня лепестки облетают. Я вяну без тебя.

XXIII

Мы сидели на пляже, лицом к заходящему солнцу.

Рабочие вернулись на континент, и на острове стало тихо. В маленькой бамбуковой хижине молча ужинали несколько человек. Ели сардины. Дети гоняли пыльный мяч. Молодой повар в белом переднике подошел к маленькой темноволосой подавальщице, обнял ее, и они стали вместе смотреть, как солнце опускается к горизонту.

Любить – значит смотреть вместе в одном направлении.

Завтра утром мы покинем остров. Рано утром. С первой рыбацкой лодкой. В соломенной хижине можно поесть жареной рыбы или мяса, выпить чего-нибудь сладкого или алкогольного, но гостиницы при кафе нет. Мы поспим на песке, под звездами, на этом тихом пляже у залива Фонсека, напротив того, где обосновался Мойзес и где рев бетономешалок, должно быть, сменился его не менее мощным храпом. А здесь нет ни стройки, ни прикованных столов и стульев, ни стены между песком и морем. Только синяя-синяя вода и красное солнце, такое же красное, как волосы Анди.

* * *

– Я очень люблю закат, – сказала Анди. – Планета Маленького принца до того мала, что ему довольно было передвинуть стул на несколько шагов, чтобы снова и снова смотреть на закатное небо… и ждать не придется!

Я не ответил, я думал о Веронике.

И еще я думал о том, что самое прекрасное на закате – это ждать, пока солнце медленно опустится за горизонт.

– Маленький принц говорил, – продолжала Анди, – что когда станет очень грустно, то хорошо поглядеть, как заходит солнце… Однажды он видел за один день заход солнца сорок три раза.

– Значит, в тот день ему было очень грустно?

Анди повернулась ко мне и улыбнулась – такая хорошенькая в этом золотом вечернем свете.

– И даже сорок четыре! – прибавила она. – В оригинальных изданиях «Маленького принца» было сорок четыре. Но Сент-Экзюпери сам исправил это число в рукописях на сорок три. Странная подробность, на которой он особенно настаивал, и никакого объяснения для нее не существует. Почему сорок три? Это возраст Консуэло, и это год издания «Маленького принца», и год, когда он снова ушел на войну. Это его так печалило? Может ли это единственное указание…

Я приложил палец к губам Анди:

– Помолчите, девушка. Хоть сейчас минутку помолчите и посмотрите.

Я взял ее за руку.

Нас окутывала тишина. Теплый ветер овевал запахами кофе и кокоса.

– Заходящее солнце – это не грустно, – сказал я. – Если смотреть вдвоем, как оно заходит.

– Вот видите, вы такой же болтливый, как я! Не можете заставить себя помолчать.

Теперь и я улыбнулся. Рука у нее была теплая.

– Сколько вам лет, Анди?

– Столько же, сколько Маленькому принцу… Возраст, когда