– В самом деле художник?

– Ну да, мазюкал какую-то мазню. Даже на выставки ездил.

– Успешно?

– Когда как. И премии какие-то брал. И продавал какие-то работы. Толку-то? Все пропивал. Почти.

– А что не пропивал? Куда девал?

– Да вот сюда, – повел вокруг себя руками физрук. – В дом. То парты купит детям, то белье постельное. То посуду в кухню. Мизантроп, ёлки!

– Хороший, наверное, был человек, – предположил Володя.

– Да. Слабый только, – физрук пощелкал себя пальцами по кадыку. – Вот по этому делу слабый. Потому и жил тут. Потому как квартиру пропил. Но видно было, мается он здесь. Сильно мается. Как говорил, бывало, нет полета для творчества. Тесно ему тут было.

– А куда он подевался? Съехал все же?

– Ага, съехал, – физрук грустно улыбнулся. – На тот свет и съехал.

– Давно?

– Да уж лет десять.

– А вы сами давно здесь работаете?

– Ох! И не сосчитать. Сразу, как после института сюда распределился, так и не выбрался уже. Много раз собирался. Достало все! Но не могу от ребят… А теперь-то уж куда. Жену схоронил два года назад. В квартире сын со снохой. И куда мне? А тут крыша над головой. Кухарки холостые.

И он снова заржал, как конь.

Видимо, Володя как-то не так на него посмотрел, раз он резко оборвал смех и глянул на него с подозрением:

– А ты-то, Владимир Викторович, сюда зачем? Кто-то из наших чего натворил? Или по жалобе? Жалуются часто, паскуды! Проверка за проверкой. Работать не дают.

– Кто жалуется? Дети?

– Да что вы! Детям тут хорошо. Плачут, когда выпускаются. Нет, не дети. Уволенные. Кого за руку на воровстве схватили. Кого на грубости поймали. Выгоняют, а они тут же жалобы строчить. Клеветать. Не по этой части, нет?

– Нет. Но дело у меня очень серьезное. Простите, как вас по имени-отчеству?

– Гена. Геннадий Игоревич, – поправился физрук.

– Геннадий Игоревич, я по поводу одной вашей бывшей воспитанницы. Високосных Илона Альбертовна. Не помните такую? Она семнадцать лет назад выпустилась. Не помните?

И по тому, как громко фыркнул физрук, Володя понял, что не зря приехал. Все тот помнил. Все! И реакция его намекала на то, что рассказать ему есть что. Но он не стал торопиться. Вдруг спросил:

– А что она натворила? Что Илонка натворила-то? Правильная ведь была. Спортивная, образованная!

– Так вы ее помните? – Володя чуть в ладоши не захлопал.

– Ее забудешь! Такая вся… Как не из детского дома. Так что натворила она?

– Ничего. Убили ее. В собственной квартире нашли с проломленной головой.

– Уби-или-и?! – Шея физрука вытянулась следом за выпущенным словом. – Как же это так?! Убили Илону! Да за что же? Ангелом же была! Тихим, бессловесным. С нее Альберт всегда картины рисовал. И именно ангелом всегда изображал. Почти бестелесным. Крылышки такие нежные за спиной. Господи! Поверить не могу!

Было видно, что физруку очень жаль загубленной жизни бывшей воспитанницы. Володя его не торопил, дал время посокрушаться. Когда тот затих, он спросил:

– А почему у нее отчество было Альбертовна? Она что – дочь вашего художника?

– Да ну что ты, Владимир Викторович. Какой Альберт отец? Пьянью он был, хотя и художником неплохим. Не была Илона его дочерью. Подкидышем она была. Подкидышем. Несчастная девочка.

Он на минуту прикрыл глаза ладонью. И Володя мог поклясться, что физрук борется со слезами.

– Подкидышем? Как же ее… как же ее подкинули?

– Да прямо на ступеньки. – Физрук оторвал ладонь от покрасневших глаз. – Лето было. Тепло. Утром отпираем входную дверь, а на ступеньках кулек. Из старых обоев. А в нем девчонка. Махонькая. Недели две от роду. Это потом врачи установили по пуповине. Ох, что тут было-то! Полиция понаехала, врачи, из соцзащиты представители. Не протолкнуться было в кабинете у директора. Шум, гам. Дите визжит. Следствие было, да…

– Имя-то откуда такое?

– Так художник наш и дал. Альберт. Больно ему девочка понравилась. Вот он имя ей красивое и придумал: Илона. Отчество свое попросил записать. А кому какая разница! А фамилию дали по году, в котором ее нашли. Восемьдесят четвертый високосным был. Вот и фамилию ей дали Високосных. Високосных Илона Альбертовна.

– Она у вас воспитывалась?

– С трех лет. До трех лет была в доме малютки.

– И ее никто не делал попытки удочерить? – удивился Володя.

Он слышал, что за здоровыми крепкими детишками бездетные пары годами в очереди стояли.

– Так то за здоровыми, а Илонка с рождения болела сильно. Думали, что и не выживет. Еле-еле до трех лет дотянула. Хиленькая, синенькая к нам поступила из дома малютки. Но тут наши девчонки ее выходили. Откормили. Альберт ее опекал. Заставлял спортом заниматься, холодной водой по утрам обливал. Тайком. Директор один раз увидел, ой, скандал был! Альберта едва не уволили. Илона не дала. Вцепилась в него ручонками, трясется вся. Мой Алик… Мой Алик… Его все тут так звали. Кто из-за имени, кто из-за этого.

И пальцы физрука снова звонко щелкнули по кадыку.

– Каким она была ребенком?

– Хорошим она была ребенком, Владимир Викторович. Если ты что-то такое себе придумал, – пальцы физрука сложились розочкой, он покрутил ими в воздухе. – То сразу хочу предупредить: никакой поломанной психики, никаких травм детских. Хорошая красивая девчонка. Славно училась. Побеждала на олимпиадах, участвовала в спортивных соревнованиях. Призы брала. Ну, никаких с ней проблем вообще не было.

– Альберта приезжала хоронить?

– Знаешь, нет, – вытаращился на него физрук, как будто это вдруг стало для него неожиданной новостью.

– Может, не знала?

– Знала. Галка ей писала на почту. СМС отправляла. Не ответила.

– А Галка – это кто?

– Это наша молодая воспиталка, – физрук мечтательно закатил глаза. – Такая красотуля… Но… Никого к себе не подпускает. Племянника хотел с ней познакомить. Ни в какую! Говорю, для кого себя бережешь-то? Скоро тридцать пять! Отмалчивается. Может, кого из тюрьмы ждет? Черт ее знает!

– Из тюрьмы? – удивился Володя. – Почему из тюрьмы?

– Может, с кем из наших бывших любовь у нее была. А у нас некоторые сидят. Есть такая статистика.

– А Галина была подругой Илоны?

– Да не было у Илоны подруг, – подумав, ответил физрук. – Одиночкой она была. Альберт был ее подругой, другом, папой, мамой. Ему помогала двор мести, не стеснялась. Его чаем отпаивала, когда он с похмелья болел.

– А хоронить не приехала.

– Не приехала. Может, сообщение пропустила? Может, причина какая была? А может, забыть все хотела.