Пятница пронеслась так же, как и вся неделя – с якобы нечаянными встречами, улыбками и прикосновениями. Юрий был настойчив, нежен и безжалостен. Скрыться от него было невозможно. Казалось, он чувствовал, где она может быть, и оказывался там раньше, чем она. Это смущало и обескураживало. Уже не только Марья Ивановна с Верой, но и другие коллеги и даже пациенты заметили, что здесь что-то не так.

Когда он в очередной раз попался ей в коридоре и будто ненароком провел рукой по ее плечу, она резко остановилась и потребовала:

– Прекратите, Юрий! Это непорядочно, в конце-то концов!

Он притворился непонимающим. Прищурившись, переспросил, задержав свою руку на ее плече:

– Что конкретно вам кажется непорядочным, милая?

Даша порозовела и оглянулась по сторонам, нервно дергая плечиком, стараясь сбросить нахальную ручонку. Но он с горестным вздохом пробормотал, так и не дождавшись вопроса:

– А что мне остается делать, если вы меня избегаете? Если бы вы согласились встретиться со мной в нейтральной обстановке, сходить в ресторан, к примеру.

Даша с ужасом представила, какие разговоры пойдут по поселку, если она согласится на это сумасбродное предложение, и, ничего не отвечая, в панике побежала по коридору дальше, чувствуя затылком его сверлящий взгляд. Он с кривой улыбкой пошел следом, соблюдая дистанцию.

Она вошла в сестринскую в надежде, что там кто-то есть, но комната была пуста. Юрий вошел следом, и, воспользовавшись моментом, быстро шагнул к ней. Обхватил ее за талию, и, не обращая внимание на ее возмущенное лицо, быстро приник к губам. Даша обескураженно затрясла головой, стараясь увернуться от его ищущих губ, но не удалось. Поцелуй становился всё горячее, всё глубже, они оба потеряли ощущение действительности и очнулись лишь тогда, когда над ухом раздался оглушительный кашель.

Они оторвались друг от друга и посмотрели назад. Стоявшая там Вера, сделав страшные глаза, усиленно махала на дверь. Юрий выпустил Дашу, смущенно пробормотал: – «Извини»! – и вышел, столкнувшись в дверях с Пал Палычем.

Тот странно посмотрел на раскрасневшихся и взбудораженных девушек, но промолчал. Когда он ушел, Даша смущенно посмотрела на подругу, но та сделала вид, что ничего особенного не произошло, и принялась усердно проверять назначения лечащего врача.

Дома Даша долго приходила в себя, пытаясь уверить себя, что нежность и страсть, обжегшие ее, лишь привидевшиеся ей наяву миражи. На насмешливо поглядывавшего на нее мужа внимания не обращала, на глупые подначки не реагировала.

В субботнее утро относила вниз инструменты для дезинфекции, когда из вестибюля донесся звонкий женский голос:

– Подскажите, где поселился Юрий Петров?

Василий Егорович, с достоинством несший свою сложную и ответственную вахту, степенно поинтересовался у посетительницы:

– А вам он кто?

Женщина немного смущенно, но твердо ответила:

– Я его жена!

У Даши обмерло сердце. Юрий уверял, что не женат! Руки так задрожали, что пришлось поставить бокс с инструментами на стоявшее в коридоре кресло и прислониться к стене. Приложила похолодевшие ладони к запылавшим щекам и непонятливо подумала: как так можно – жить с одной, а ухаживать за другой?

Не выдержав нестерпимого любопытства, сходного с приступом мазохизма, вышла в вестибюль и стеснительно посмотрела на посетительницу. На той красовалась светло-серая норковая шубка, хотя на улице было еще не очень холодно. Насколько Даша разбиралась, шубка была очень дорогая. Дама была высокой, изящной и очень ухоженной. Тщательно наложенный макияж, красивое лицо, освещаемое приветливой улыбкой. Правда, слишком уж профессионально-приветливой.

Даше сразу стало отчаянно стыдно, ее будто вымазали в грязи. И в этом виновата она сама. Всегда осуждала женщин, разбивающих чужие семьи, а тут… Будто в наказание, не ушла, как намеревалась, а осталась и с всё возрастающим смятением наблюдала за разыгравшейся перед ней сценкой.

Посетительница была очень уверена в себе, но Даше показалась, что за показной независимостью скрывается тревога. Уж слишком нервно та осматривалась, будто ждала неприятностей.

Василий Егорович, решив, что такой приятной даме вполне можно помочь, кивнул в сторону лифта.

– Он на пятом этаже, в 527-м.

Она мило улыбнулась, кивнула в знак признательности, положила на стол пятидесятирублевую бумажку, которую охранник тут же сунул в карман, и быстро пошла, почти побежала, к лифту.

Даша оглушено вернулась к себе, забыв, что хотела делать. Увидев стоявший в коридоре бокс, подняла его, отнесла в подвал и вернулась к себе, стараясь унять болезненную дрожь в груди.

Что она о себе возомнила? Почему решила, что такой мужчина, как Юрий, может всерьез увлечься ею, такой серенькой и скучной, такой заурядной, некрасивой? Для него она сродни глуповатой прихоти, которая порой захватывает детей и мужчин. Но стоит удовлетворить их каприз, и они тут же забывают о вожделенной еще совсем недавно игрушке. Недаром он ни разу не заикнулся о своих чувствах, их просто не было. А ласковые слова, которые сыпались из него, как из рога изобилия, ни к чему не обязывали.

Даше захотелось в наказание с силой дернуть себя за волосы. Навыдумывала сама себе черт знает что, вот и получай теперь правду по полной программе. Захотелось любви и счастья? А взамен снова получила грязь и ложь.

Она крепко, до боли, прижала подрагивающие пальцы к листку бумаги. Ведь знала, знала, что нельзя ему верить, и всё равно попалась в ловушку фальшивой надежды. Безнадежно затихла за своим столом, не в силах справиться с разочарованием, и не обратила внимания на вошедших Веру с Марьей Ивановной.

Марья Ивановна, физически не переносившая молчание, спросила:

– Вера, ты слышала, что дочка Ирины Павловны беременна?

Та осторожно глянула на Дашу, закопавшуюся в бумагах, и тихо ответила:

– Что тут слышать? Тут уж видно всё. Недель двадцать, у меня глаз на такие вещи наметанный: племянников уж восемь штук. Хороша Светлана, умудрилась без мужа такую болезнь подцепить. А еще медик. Не успела медакадемию закончить – и на тебе!

Марья Ивановна задумчиво сказала, всегда надеясь на лучшее:

– Так может, поженятся еще?

Вера еще больше понизила голос, почему-то виновато посмотрев на подругу, и прошептала:

– Так ведь он женат, вы не знаете, что ли?

Марья Ивановна, как птица, всплеснула белыми рукавами халата:

– И что же теперь? О чем она думала?

Вера презрительно пожала плечами.

– О чем она думала? Да ни о чем! Шалава, она шалава и есть, пусть даже и с высшим образованием. Всем себя предлагает, кто не откажется. И он тоже хорош – свинья свиньей. Но он-то, как мне подсказывает моя феноменальная интуиция, еще горько пожалеет.