только за вторую половину мая 1920 г. ПКД 15-й армии рапортовала о распространении 102 тыс. экземпляров «антидезертирской литературы»[335].

К концу 1919 г. на фоне побед Красной армии в исследуемых губерниях наметилась иллюзия серьезного поворота «на фронте борьбы с дезертирством». Петроградская ГКД рапортовала, в частности, об уничтожении злостного укрывательства: «сплошь и рядом теперь отцы и матери дезертиров указывают нам на своих детей-шкурников»[336]. Резко сократились жалобы на снабжение семей красноармейцев, на действия отрядов по ловле дезертиров. Работа Петроградской ГКД была признана «вполне удовлетворительной», и в новом, 1920 г. основная ставка должна была делаться на совершенствование аппарата для недопущения не только проживания дезертиров по деревням, но и даже краткосрочного их появления. Важно отметить, что отныне количество «извлеченных дезертиров» переставало быть главным критерием эффективности работы[337]. Взгляд на пройденный путь как на период поисков, проб и ошибок нашел отражение в циркуляре, направленном из Петроградской ГКД в ОКД в феврале 1920 г. В нем же отмечалось, что, несмотря на все победные реляции, «праздновать годовщину работ Комдезертир над одним злом, пережитком царизма и империалистической войны еще рано»[338].

Тем не менее существенной ошибкой была чрезвычайно оптимистическая оценка проделанной работы по итогам 1919 г. Отчеты и доклады с мест убеждали в том, что отныне дезертирство уже не будет массовым явлением, которое оправдывалось, «как это было раньше, самой средой», а станет единичным преступлением отщепенцев и предателей. Удивляет митинговый слог многих из этих строгих и выдержанных, по идее своей, документов. Помощь со стороны населения, степень отторжения членов семьи от родственников-беглецов, успехи агитации были явно преувеличены.

1920 год вновь ярко обнаружил проблемы дезертирства, уклонения от призыва, укрывательства беглецов. К весне 1920 г. закономерно последовало резкое обострение проблемы, ведь не были изжиты главные факторы ее появления, к которым, кроме усталости от войны, отнесем качество питания и условия быта в частях, «полное отсутствие отпусков», неналаженную систему помощи хозяйствам красноармейцев[339]. Уже в приказе Петроградской ГКД от 27 февраля 1920 г. говорилось о том, что дезертирство в частях войск внутренней службы (ВНУС) приняло угрожающие размеры в связи с тяжелым положением с довольствием, эпидемией сыпного тифа. А с началом весенних полевых работ стоило ждать только худшего. Широко распространенный приказ Петроградской ОКД № 28 от 14 февраля 1920 г. в связи с переходом 7-й армии на положение армии труда провозглашал, что дезертиры из ее рядов будут считаться «не только злостными шкурниками, но открытыми противниками и врагами Советской Республики»[340]. Приказом РВСР № 1350 все кары, налагаемые на «военных» дезертиров, распространялись на труддезертиров[341]. В докладе на IX съезде РКП(б) Л. Д. Троцкий, защищая полезность и жизнеспособность трудармий, опровергал расхожий упрек в том, что трудармейцы повально разбегаются. На тот момент (30 марта 1920 г.), по его словам, это уже осталось в прошлом, так как усиленная агитация, возвращение беглецов, механизмы принуждения исправили ситуацию. Отныне уровень дезертирства, например в Петроградской армии труда, по словам председателя РВСР, был «нисколько не выше, чем в наших боевых армиях»[342]. Симптоматично и само подобное сравнение, и восприятие уровня массового дезертирства как некой устоявшейся нормы. Весной 1920 г., когда к вышеперечисленным проблемам добавилась вспыхнувшая советско-польская война, начальник ВГШ Н. И. Раттэль признал, что борьба с дезертирством не дала положительных результатов, напротив, дезертирство со сборных пунктов, эшелонов, частей продолжало увеличиваться[343].

В этих условиях важной площадкой взаимодействия комдезертир региона были съезды председателей ГКД округа, которые проходили в острых дискуссиях. Один из них прошел в Петрограде 28–30 марта 1920 г. Съезд выявил обычные и объяснимые противоречия вертикали центр – округ – губерния. Особенно это касалось, пожалуй, самого тяжелого дела – помощи семьям красноармейцев. Одной из общих проблем были названы утечки уже пойманных или сдавшихся дезертиров до передачи их «с плеч» комдезертир в ходе конвоирования с мест временного содержания. Участники съезда, в частности, обсудили случай массового побега дезертиров из Новгородского ГВК. По мнению главы ОКД Любинского, центр ошибся в своих распоряжениях о конвоировании дезертиров силами караульных рот: «…сопровождать дезертиров должны исключительно опытные красноармейцы. Сплошь и рядом мы отправляем до 100 дезертиров при конвое в 5 человек, и все они прибывают по назначению без утечки»[344]. Председатель Петроградской ГКД А. С. Славатинский, ссылаясь на годовую практику, выступил за доставку дезертиров из уездов до места назначения силами самих УКД, без привлечения передаточных инстанций. Его основным аргументом было наличие в распоряжении комиссий отрядов ВОХР, которые «ощущали свою ответственность». Неверно, по мнению А. С. Славатинского, было передавать эту функцию в военкоматы, которые, «несомненно, обременены карслужбой и, быть может, не имеют достаточного навыка в сопровождении эшелонов из дезертиров»[345].

В преддверии неизбежного сезонного увеличения дезертирства было заслушано мнение председателя Псковской ГКД И. С. Шпынева о необходимости введения высшей меры наказания для обуздания весенней вспышки дезертирства. Он же выступил за репрессии против тех семей, в которых есть как честные красноармейцы, так и дезертиры[346]. Раскритиковав стратегию проведения недели сдачи оружия, которая не дала серьезного результата, И. С. Шпынев поведал о тактике, которая с успехом применялась в его губернии: повсеместно было объявлено, что дезертирам, явившимся с унесенным ими оружием, кара будет смягчена. Этот простой ход дал, по его словам, немедленный результат.

Против создания самостоятельных отрядов при ГКД выступил присутствовавший на съезде член ЦКД М. Лурье. Он сослался на «неудачные опыты с продовольственными и т<ому> п<одобными> отрядами». По его мнению, нужно делать ставку на привлечение частей ВОХР, «которые [наряду] с выполнением продовольственных и иных задач, [будут] вылавливать дезертиров»[347]. Это противоречило точке зрения ряда местных работников, уверенных, что наделение отрядов по ловле дезертиров, направляемых в волости, побочными функциями (борьба со спекуляцией, поиск укрытого хлеба и т. д.) отрицательно скажется на выполнении их основной задачи[348]. В качестве информаторов М. Лурье рекомендовал использовать «лжедезертиров» и по возможности шире привлекать осведомителей ЧК.

Предложение председателя Новгородской ГКД Бендера об учреждении при каждой ГКД должности следователя принято не было. Тем не менее съезд вынес общую резолюцию о необходимости увеличения штатов комиссий исходя из количества волостей, уездов или по весьма туманному признаку «обширности территории»[349]. Ряд поднятых вопросов был передан на обсуждение специально созданной комиссии при съезде, состоявшей из члена ОКД Федоровского, Славатинского и Шпынева.

Одним из таковых был контроль над воинскими частями. 1 января 1920 г. при Петроградской ГКД был создан инспекционно-следственный отдел, на который были возложены задачи инспектирования воинских частей, проверка списков служащих, установление причастности к укрывательству со стороны должностных лиц и