уделено красному углу. Ее дом, как и все вокруг крестьянские дома, строился с учетом сторон горизонта, красный угол, как и положено, был на востоке, в самом дальнем и хорошо освещенном месте. Там Прокофий более внимательно рассмотрел иконостас, который он при входе искал глазами. Иконы стояли на специальной полочке в строгом порядке. Гость еще раз мысленно поклонился главным иконам — Богородице и Спасителю. Весь красный угол хозяйка украсила вышитыми полотенцами. Также в нем, как у всех, был поставлен стол, который назывался большим, и к нему вдоль стены был приставлен еще один стол, который назывался прямым. Вдоль столов виднелись лавки. Прокофий знал, что если в доме живет большая семья, и она не умещалась за двумя столами, то приставлялся еще дополнительный стол, который назывался кривым.

Прокофий с интересом оглядывал жилище Серафимы. Сам он был из семьи староверов, правда, жизнь в миру сделала их уже не такими строгими к жизненному укладу. Знахарка же была из семьи обычных крестьян, и придерживалась их правил в обустройстве жизни, и правила эти были менее строгими, чем у староверов.

Стены избы украшали расшитые белые полотенца, которые висели повсюду. На единственной кровати были видны подзоры, кружевные оборки. Пол избы был сделан из широких цельных плах — бревен, разрубленных пополам, с тщательно отесанной одной плоской стороной. Плахи были уложены от двери к противоположной стороне избы, так изба казалась значительно больше. Пол, как и положено, наверняка настилали на четыре венца выше земли, для того чтобы сделать подвал.

Прокофий видел, что все в доме было сделано своими руками: столы, лавки, скамейки, табуретки-стольцы, сундуки, посуда — миски, ложки, ковши, туеса. Видать Серафима была хорошей хозяйкой, все было выскоблено добела и содержалось в идеальной чистоте. Прокофий знал, каких это стоило трудов от своей жены. В нескольких местах избы были закреплены пучки лучины, которые вставили в кованые светцы. Дожидаясь хозяйку, гость окончательно освоился и приготовился к серьезному разговору:

— Ну что, заждался, поди? — спросила хозяйка, неожиданно выйдя из — за перегородки. — Готовила снадобье одно, когда ты пришел, его нельзя оставлять на полпути, надо было обязательно доварить, а то проку не будет.

Видел Прокофий знахарку первый раз, хотя слышал он о ней, конечно, много. Она была невысокого роста, еще не в пожилом возрасте, но чувствовалось, что еще несколько лет, и она достигнет того порога, когда приходит старость. Но, не смотря на свой возраст, она была подвижна и деятельна. Видно, что Серафима еще не утратила интереса к людям и к жизни, и ее глаза все еще по-молодому смотрели на этот мир. Одета она была как большинство женщин в поселке: нательная рубаха, сарафан, кофта и фартук. Считалось, что женщина должна обязательно носить не менее трех слоев одежды, это служило для нее оберегом.

— Прости, что вперед не договорился. Из дома не вырвешься, да и роблю я на заводе, — объяснил свой неожиданный приход гость. — Дело у меня к тебе неотложное и необычное, хорошо, что ты одна в доме.

— Тебя как кличут? Ты ведь у меня в первый раз, я всех, кто ко мне захаживает, помню, — уверенно сказала хозяйка.

— Прокофием меня зовут. Я — внук деда Анисима, царствие ему небесное, — неторопливо проговорил Прокофий.

— Ну, рассказывай, зачем пришел? Смотрю я на тебя, ты никак решиться не можешь, — ободряюще проговорила хозяйка.

— На пропажу мне погадать надо, — наконец-то решился Прокофий.

— Тогда на бобах раскидывать надо, на бобах оно самое верное гадание будет, — уверенно сказала хозяйка.

— А и вправду, раскинь, — согласился Прокофий. — Слыхал я, ты это здорово делаешь, мне на бобах еще никто не гадал. Карты у нас, у староверов, запрещены строго-настрого, а на бобах-то можно.

Серафима пересадила Прокофия за стол в мужской угол, а сама опять юркнула за перегородку. Вернулась она быстрехонько с небольшим мешочком в руках, развязала его и высыпала бобы на стол. Бобы все были как на подбор — крупные, черные с белыми и коричневыми крапинками, и все одинаковой формы. Удивило Прокофия то, что все бобы были как будто отполированы, у них на огороде таких никогда не росло.

— Сорок один боб в чистое поле пойди, всю правду расскажи… — начала бормотать над ними хозяйка.

Прокофий смотрел на нее во все глаза, он первый раз видел, как гадают на бобах. Серафима взяла всю кучу бобов в горсть, накрыв их все сверху своей небольшой ладошкой. Она прикрыла глаза и при этом что-то шептала. Большим и указательным пальцем она стала делить всю большую кучу бобов на маленькие кучки, как будто отделяя часть бобов от общей массы, при этом она не открывала глаз и не глядела на то, что делает. Когда она закончила разделять бобы на маленькие кучки, они оказались распределены по столу на девять частей, они лежали в трех рядах. Эти части были неравные, в них число бобов менялось, но оно обязательно было не меньше двух. Серафима открыла глаза и стала внимательно рассматривать число бобов в каждой кучке в каждом ряду.

— Вот теперь я тебе могу сказать, что было у тебя, что есть и что будет, — тихо сказала она.

Прокофий подался вперед: — И что ты мне скажешь?

Знахарка внимательно посмотрела на него в ответ и проговорила:

— Какая же у тебя пропажа, если вещь не твоя и никогда твоей не была?

— А ты знаешь, что я нашел?

— Знаю, конечно. Нож ты нашел, и сейчас он у тебя с собой. А что ты хочешь от меня?

Прокофий сначала оторопел, не ожидая, что Серафима сразу же раскроет его секрет, но потом все-таки сказал: — Раз уж ты все сама узнала по своим бобам, скажи мне, что за нож я нашел? — С этими словами он вытащил из-за пазухи сверток, развернул его и положил перед хозяйкой на стол нож, который нашел под лиственницей.

Серафима внимательно оглядела нож, только что не обнюхала его, но руками не дотрагивалась до него. Потом встала, молча прошла в красный угол, и принесла оттуда с божницы бутылочку со святой водой. Она снова присела за стол, открыла бутылочку, намочила водой из нее руки и слегка сбрызнула лезвие ножа, внимательно всмотрелась в него и тихонько вздохнула.

— Ну, что там? — не утерпел Прокофий.

— Плохой это нож, очень плохой, — тихо проговорила хозяйка.

— Чем же он плох-то? — не понял гость.

— Смерть на нем, много людей полегло от него. А хуже всего последним четырем будет, покоя они не нашли и не найдут, — глухо сказала она. — Говори,