Может, она и моя лучшая подруга, но мы с ней совершенно разные.

– Ну, ладно… Пока ты шляешься со своим дружком-маньяком, я собираюсь пообедать с бабушкой в «The Ivy», – говорит она дразнящим тоном, словно я должна ей позавидовать. Потом она улыбается. – Жаль, что ты не можешь к нам присоединиться.

– В следующий раз. – Я выключаю свет в санузле и направляюсь в свою комнату, беру вещи и влезаю в удобные кроссовки. Фермерский рынок всего в шести кварталах отсюда, поэтому я иду пешком. Но прежде чем направиться к двери, я пишу Исайе и сообщаю, что мы встречаемся через десять минут.

Он отвечает, что уже на месте.

Я фыркаю.

Ох уж эти военные с их пунктуальностью!

* * *

– Ты выделяешься тут, как бельмо на глазу, – говорю я, когда подхожу к нему.

– Почему ты так считаешь? – спрашивает он.

– Не знаю. Не могу определить точно. Ты просто выделяешься. Ты не из тех людей, которые ходят по фермерским рынкам, это точно.

– Может, мне сегодня надо было надеть льняные штаны и соломенную шляпу? – интересуется он. Мы идем вперед, сталкиваясь плечами через каждые несколько шагов.

– Было бы неплохо. – Мы проходим мимо цветочной будки, и мое внимание привлекает букет голубых гортензий. – Погоди, я хочу их купить.

– Это прихоть или необходимость?

– Голубые гортензии – всегда необходимость.

Минуту спустя я отхожу от прилавка с великолепным букетом, обернутым в коричневую бумагу, а Исайя останавливается у киоска с буррито и покупает лепешку с начинкой из яиц от местных «вольных» кур, натурального чеддера из Северной Калифорнии и куриной колбаской – похоже, все из тех же кур, содержащихся на вольном выгуле.

Мы находим пустой столик рядом с винным магазинчиком и занимаем его.

– Так как же выглядит человек, который ходит по фермерским рынкам? – спрашивает Исайя. Я фыркаю от смеха.

– Не знаю… наверное, это мать четверых детей, которая ездит на «Вольво», одержима всем натуральным и занимается пилатесом? Понимаешь, не хочу прибегать к стереотипам, я просто делаю выводы из того, что вижу здесь. Таких вокруг нас, судя по всему, полным-полно.

Он оглядывается на парковку позади нас, и я насчитываю там по меньшей мере восемь «Вольво XC-90», большинство из которых глянцево-черные или мерцающе-белые. Женщина, одетая в девяностодолларовые штаны для йоги, катит перед собой двойную коляску и покрикивает на двух детей постарше, требуя не убегать от нее далеко.

– Видишь? – Я указываю на нее. – Так я права или не права?

– Ты права. – Он уплетает последний кусок своего буррито и вытирает руки о салфетку. – Тогда из каких я людей?

– Что?

– Если я не из тех людей, которые ходят по фермерским рынкам… к какой категории ты меня отнесешь? В какую коробочку положишь?

Сделав глубокий вдох, я размышляю над ответом. Я обещала ему полную честность, значит, честность он и получит.

– Ты все еще под вопросом, Исайя, – говорю я. – На первый взгляд я бы причислила тебя к какой-нибудь категории военных, потому что ты очень серьезный, упорный и прямой. Но с учетом последних нескольких дней – я не знаю. Я думаю, в тебе есть больше, чем ты показываешь. Ты очень закрытый. Настолько закрытый, что я даже близко не подошла к тому, чтобы разгадать тебя. Я пыталась. Как-то ночью, лежа в постели, я вспоминала наш совместно проведенный день, стараясь понять, есть ли что-то, что я упустила. Но у меня разболелась голова, и я уснула.

Он фыркает и качает головой.

– Значит, под вопросом, да?

Я киваю.

– Да.

– Это честный ответ.

– Ты когда-нибудь собираешься открыться? Ты знаешь, что можешь сказать мне что угодно. Мы, по сути, все еще остаемся незнакомцами друг для друга. Ты, вероятно, даже не помнишь мою фамилию, так что твои тайны у меня будут в безопасности.

– На самом деле я ничего никому не говорю, – отвечает он. – Это не что-то личное. И я помню твою фамилию, потому что я подавал заявление в твою страховую компанию за ущерб, который ты причинила моей машине.

Я вздыхаю. Он будет крепким орешком, но я чувствую, что он стоит того, чтобы его расколоть. Единственная проблема заключается в том, что у нас осталось не так много дней, и время, которое нам предстоит провести вместе, утекает секунда за секундой, и не похоже, чтобы я добилась с ним особого прогресса до его отъезда.

– Все в порядке. – Я похлопываю его по плечу. – Просто знай: если ты когда-нибудь захочешь чем-нибудь поделиться, я – рядом.

– Я не делюсь.

Уголок его полных губ приподнимается, он откидывается на спинку стула и смотрит на меня так, как никогда раньше не смотрел. Я отдала бы что угодно, лишь бы узнать сейчас его мысли, хорошие или плохие.

– Может, займемся дальнейшими исследованиями? – спрашиваю я, вставая. Он отводит взгляд, поднимается со стула и потягивается, вскинув руки над головой. Его рубашка задирается настолько, что я успеваю заметить скульптурные мышцы, тянущиеся к боковым сторонам таза, а также нижний край «кубиков» пресса.

Мое сердце екает, и я на целых три секунды теряю способность соображать. В ту ночь после концерта мне было не до того, чтобы в полной мере оценить все это.

– Я слыхала, где-то здесь продают убийственно вкусные плюшки с корицей, – говорю я ему, окидывая взглядом прилавки. – Первый, кто найдет, – выигрывает.

– Выигрывает что?

– Выигрывает по жизни, капрал. Плюшки с корицей – наше все.

Он следом за мной входит в толпу, и только когда мы встречаемся в дальнем конце фермерского рынка, я соображаю, что оставила свои гортензии у винного магазинчика.

– Черт, – говорю я.

– Что такое? – Он хмурится. – Что случилось?

– Я забыла свои цветы.

Он окидывает меня взглядом с ног до головы, словно ему нужно лично удостовериться, что я действительно забыла цветы, потом вздыхает.

– Ты хочешь вернуться и забрать их?

– Я уверена, что их там давным-давно нет. Поверь мне, едва эти дамочки с фермерского рынка увидели ничейный букет гортензий, как сразу же прибрали его к рукам, решив, что у них ему будет лучше. – Я машу рукой. Терпеть не могу слишком долго задерживаться на чем-то негативном. Это меня бесит. – Да бог с ними.

Исайя оглядывается туда, откуда мы пришли, и упирает руки в бока.

– Не надо, – говорю я. Он поворачивается ко мне, изображая непонимание. – Ты думаешь о том, чтобы сделать рыцарственный жест и купить мне другие цветы вместо тех? Не делай этого.

– О чем ты говоришь? – Он морщит нос, но я не покупаюсь на это.

– Я не хочу от тебя цветов, – отвечаю я. – Даже взамен тех, которые я купила для себя.