Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А чему удивляться?! — воскликнула я. — Вы бы на себя в зеркало взглянули, тоже бы возвращаться домой отказались!
У черта медленно, но верно и яростно сузились глаза.
— Беги, Стаська, — сдавленно посоветовал домовой из-под стола. — Ты ж его смертельно оскорбила…
— Чем? — искренне не поняла я.
— Балаганом! — зло просветил Владлен Азаэрович.
На это я могла разве что заметить:
— Эм… — и предпринять отчаянную попытку в очередной раз закрыть дверь.
Руками вообще без толку было, и потому я уперлась двумя ногами в стену и потянула изо всех сил, и, может быть, даже получилось бы, если бы кое-кто не прошипел:
— Это уже переходит все границы!
Затем был треск, а после я повисла, держа дверь, причем висела я в паре сантиметров от зверской морды декана чертового факультета, который эту самую дверь держал на вытянутой руке.
— Мама! — прошептала перепуганная ведьмочка перед лицом разъяренного черта.
У декана заметно дернулся глаз, после чего он — декан, а не глаз, — прошипел:
— Вы что там пили, Григорьева?!
— Чай, — чувствуя, как слабеют пальцы, ответила я.
— Какой чай? — прорычал Владлен Азаэрович.
— Малиновый.
— Да? — Меня медленно поставили на землю, и как только туфли коснулись твердой почвы, я разжала пальцы, отпуская дверь.
Последнюю мгновенно отшвырнули, и та разбилась на щепки о дерево метрах в десяти от нас. Одно могу сказать точно — восстановлению она уже не подлежала.
— Никодим, — прорычал черт, — ты малину откуда взял, сволочь?
Из-под стола донеслось сдавленное:
— Так в лесу, почитай, и нетушки…
— Откуда?! — заорал черт так, что у домового все оставшиеся картины рухнули на пол.
И едва стих звон стекла, раздался тоненький, дрожащий голосок:
— У… у… у феек, которые… это… феячат потихонечку…
Несколько секунд черт молча смотрел в небо. Молча, внимательно, обреченно даже, потом тихо, но как-то очень четко и слышно произнес:
— Никодим, я не буду тебя убивать, не буду, поверь.
— Правда? — шепотом спросил домовой.
— Правда, — выдохнул Владлен Азаэрович. — Просто, мать твою, руки-ноги повыдергиваю и в ж… — Тут декан заметил мой шокированный до предела взгляд и гораздо спокойнее добавил: — И в пасть засуну.
— Ух ты, — восторженно протянула я, с восхищением глядя на черта, — какой вы грозный…
— Что? — вмиг осип декан чертового факультета.
Но в этот момент мои загребущие ручки уже обвивали его талию, вздымающаяся грудь притискивалась к его груди, а губы шептали прямо в зверскую морду:
— Такой мужчина… Такой грубый… Такой зло-о-ой… Злодеюшечка ты моя… Гневушечка. Зломордушка осерчавшая…
Внутренний голос медленно обалдевал от моего поведения, я и сама была в шоке, хуже того, в ауте, и тут Владлен Азаэрович прошипел:
— Нет, Никодим, все-таки урою, падла.
После чего схватил меня за руку и потащил куда-то, невзирая на мои попытки сопротивления, и метлу, которая грустно потащилась следом. Да что там метла, самой вдруг так тошно стало, и, размазывая слезы по лицу, я вдруг как завою:
— Га-а-ад, жестокий! Я к нему всей душой, а он! И хватает же совести, обаял, соблазнил, слова говорил сладкие, шептал всякое, туда, откуда ноги растут, смотрел-засматривался, из дому вытащил, а теперича что? Изверг, как есть изверг!
Двое идущих навстречу друидов застыли изваяниями, потрясенно глядя на взбешенного черта.
— Зла! — хмуро поздоровался тот, ускорив шаг и тем самым быстрее меня потащив.
А у меня и так ноги заплетались! И я чуть не падала, а он…
— Отпустите меня, вы, хам! — на весь заканчивающийся лес заорала я.
Черт остановился. Застыл на секунду, потом медленно повернулся, отчего-то тяжело дыша, и прошипел:
— Слушай, ты, Григорьева, еще одно слово, еще вот хоть одно слово…
И был он весь такой большой! Грозный! В костюме таком, который плечи облегал. И взгляд такой жаркий, и…
— Возьмите меня! — возопила я, подаваясь ближе к этому всему с мускулами и клыками.
Мужик остолбенел, меня ничего уже не смущало.
— Владулеп Азапэрошич, — низко и хрипло прошептала я, притискиваясь к декану, — вы…
— Владлен Азаэрович! — разъяренно поправил он.
— Вла… — попыталась повторить я. — Вла… как тебя там… Э-э-э… Э-э-э-э…
С тихим, но таким явственно прочувствованным проклятием декан чертового факультета схватил меня, перебросил через плечо и стремительно зашагал вдаль, до горизонта, стало быть. А на меня вдруг такой исследовательский интерес напал и вопрос на тему «А куда у боевых чертей хвост девается?» просто-таки лишил сна и покоя, и…
— Студентка Григорьева, прекратите немедленно стаскивать с меня штаны! — рявкнул черт, прервав мою исследовательскую деятельность.
— Да тихо вы! — шикнула я на декана. — У меня тут, может, тайна века сейчас будет открыта, я, может…
Ведьму рывком сорвали с плеча, поставили на землю, после чего Владлен Азаэрович подтянул брюки, затянул ремень сильнее, мрачно глянул и, видимо, чтобы оставить мучиться в безызвестности по поводу исчезновения у боевых чертей хвоста, схватил на руки, сжал так, что не пошевелиться, и понес дальше.
И тут я сказала:
— А между прочим, я девственница!
И зачем сказала, ума не приложу.
— Счастлив, — прошипел взбешенный черт. — Но вот верится с трудом.
— Хам, — задумчиво констатировала, глядя в синее небо.
Владлен Азаэрович споткнулся, метнул на меня ненавидящий взгляд и понесся едва ли не бегом. Причем не по дороге, потому что все время что-то перепрыгивал, и вообще меня трясло и шатало и как-то вследствие этого потянуло пофилософствовать.
— А скажите, — загадочно протянула я, — а вот умеют ли камни любить?
И мы зависли. Не знаю где, но мне кажется, что висели немного, а после сиганули вниз. Куда вниз, я не видела, у меня тут такое небо шикарное было, и мысли тоже.
— Умеют, — уверенно протянула я. — Вот, даже камни умеют любить, и только черти нет.
— Что? — прорычал декан, когда мы куда-то бухнулись.
Нет, я не упала, а он, кажется, да, на колени.
— Вы мне молитесь? — спросила отвлеченно. — Это потому что я правду поведала? Хорошо-то как — Станислава, богиня правды. Звучит, да?
— Еще как! — черт рывком поднялся на ноги. — Чудная бы вышла эпитафия!