На семинарах иногда практикуют следующее упражнение: вы ложитесь на пол, протягиваете руки и зовете на помощь. Когда вы были ребенком и у вас был вышеописанный опыт тщетности ваших усилий или вы сталкивались с реакцией отказа или наказания, возможно, позвать на помощь у вас не получится. Очень показательно открытие, что даже люди без крупных травм в своей истории не могут продолжать звать на помощь, если у материнской фигуры не получалось реагировать хотя бы незначительное количество раз.

На протяжении многих лет я слышала эти ранние воспоминания. Это естественно – гневаться на мать, которая не приходит, и изначально выражать этот гнев, барабаня по кроватке и крича. Редко приходится слышать, что пациенты описывают свои успешные попытки. Обычно их крики остаются незамеченными, и они сдаются. Но этот гнев, по-видимому, где-то продолжает жить и легко воспламеняется вновь во взрослой жизни, когда, к примеру, начальник точно так же неотзывчив.

Рита, женщина среднего возраста, прорабатывала детскую травму, оставшуюся в результате материнской депривации[56], когда внезапно у нее возникло видение: она увидела себя ребенком, сидящим на коленях у женщины, которой выше пояса не существовало. Про себя она разразилась бранью: «Как ты могла сделать это с ребенком?» Это мощный образ. Именно так малыш воспринимает эмоционально отсутствующую мать: как кого-то, кто на самом деле не существует. Это шок и угроза выживанию, и, следовательно, травма нервной системе ребенка.

Младенцы и дети ясельного возраста абсолютно нуждаются в физическом присутствии опекуна. Без человека, который за ними ухаживает, малыши выжить не способны. Отсутствия, слишком ранние, или слишком длинные, или слишком частые, оставят глубокие шрамы.

Я не из тех, кто утверждает, что женщины должны сидеть дома и воспитывать детей. У многих матерей просто нет выбора, если они хотят прокормить свою семью, другие же обогащаются и реализуют себя на разных важных поприщах, что наращивает их материнский потенциал. Исследования показали, что удовлетворенность матери – ключевой показатель в определении того, насколько хорошо обстоят дела у ее детей. Мать, остающаяся дома, потому что «так надо», никакой ценности собой не представляет, потому что от этого она становится подавленной и раздраженной[57]. Существует также мнение о том, что развитие малышей ясельного возраста и детей постарше способны поддерживать высококачественные специалисты по уходу за детьми[58]. Самую большую тревогу вызывает ситуация, при которой детей оставляют на долгий срок во время их первого года жизни, когда они меньше всего способны выносить разлуку. Длина рабочего дня также влияет. Мамочкам трудно быть чуткими и настроенными на ребенка, если они отсутствуют по десять или двенадцать часов в день.

Какой бы ни был необходимый уровень физической доступности (варьирующийся в зависимости от ребенка), это больше вопрос качества, чем количества. Мне известны случаи, при которых даже крайне низкие уровни физического присутствия могут быть прощены, когда ребенок привязан к родителям и чувствует себя любимым. Нельзя сказать, что за значительное физическое отсутствие не приходится расплачиваться, но это представляется более низкой ценой, чем та, что платили многие, чьи матери почти все время были дома. Постоянное отсутствие из-за смерти – это совершенно другая тема, у которой много разных последствий.

Безусловно, существенным фактором выступает возраст ребенка. Дети постарше обладают большими ресурсами, помогающими им терпеть отсутствие матери. Если о них хорошо заботились раньше, у них было больше шансов впитать в себя образ любящей матери, и они продвигаются дальше в формировании здорового чувства «я».

Детей следует вовлекать в обсуждения, относящиеся к планируемому отсутствию матери, даже по достижении ими подросткового возраста. У этих детей все еще существуют потребности в присутствии матери, и отъезжающей матери целесообразно заняться решением проблем, связанных с их нуждами. Матери, которые оставляют детей на недели или месяцы (с другими взрослыми) без подобного обсуждения, как раз не могли подстроиться под их эмоциональные запросы. Эмоционально халатные кормилицы часто видят своих детей более независимыми, чем те есть на самом деле.

Врач Дэниел Стерн, автор нескольких книг об отношениях матери и младенца, отмечает, что малыш очень внимателен к энергетическому присутствию или отсутствию матери. Мать – центр его вселенной, и ребенок напряженно прислушивается к миру ее чувств.

Крайне удручает, когда малыш не чувствует, что его мать эмоционально находится рядом с ним. Стерн описывает то, как младенец ощущает, что его мать «душой парит где-то еще. Там, где ему нет места. Отождествляя себя с ней, он чувствует, как ее эмоциональная вялость прокрадывается внутрь его»[59]. В конечном счете ребенок раздвоенной женщины может последовать за ней в состоянии диссоциации[60], иногда перенимая ее ощущение безжизненности и оцепенения.

Модель диссоциации личности может быть результатом либо импринтинга состояний раздвоенности матери, либо нашей собственной реакцией на оставленность. Как сообщила моя проницательная клиентка Сара с позиции своего детского «я»: «Мамочкино присутствие поддерживает меня. Когда уходит она, ухожу и я, и теряю контакт с собой».

Вполне понятно, что ребенку труднее жить настоящим без привязки к матери. Часто ребенок винит себя за то, что мать «уходит», и приходит к выводу: «Я невыносим».

Исследователи установили две модели реагирования у младенцев, чьи матери эмоционально отсутствуют. Одна состоит в том, что они от нее отворачиваются, избегая с ней контакта с целью поддержания более приятного состояния духа. Неудивительно, что дети матерей, слабо выражающих свои эмоции, чаще развивают самодостаточный стиль привязанности[61]. Просто это очень болезненно – быть привязанным к человеку, который на самом деле пребывает где-то далеко от тебя. Другая модель, как описывает ее Стерн, – это «предпринимать необычайные попытки очаровать свою мать, тащить ее за собой – действовать в качестве антидепрессанта»[62]. Вряд ли подходящая работа для малыша!